Башни Анисана
Шрифт:
Гиб Аянфаль немедленно поднялся.
– Где Багровый Ветер? – тут же спросил он, так как судьба Хибы после такого поступка тревожила его больше собственной.
– С ним всё хорошо, Гиб Аянфаль, – ответила мать Саника, – он в храме. Там он сейчас проводит большую часть времени. Я же пришла, чтобы поговорить с вами.
После этих слов мать Саника неспешно опустилась на ступень. Гиб Аянфаль тоже сел, глядя на неё с нескрываемым недоверием. В его глазах обе матроны были одними из виновных в сложившейся ситуации, и сейчас он не знал, как вести себя с ними. От матери Саники его состояние, конечно же, не укрылось, но она не обратила на это никакого внимания.
– Зачем вы пришли к нему? – спросила она негромко, но с твёрдостью, которая на миг осадила Гиб Аянфаля.
– Я
Гиб Аянфаль замолк, изумляясь тому, как он вдруг смог так откровенно поделиться своими мыслями с асайем, о котором мгновение назад думал едва ли не как о враге. Он взглянул на мать Санику, но встретил в чуть грустном выражении её серебристо-фиолетовых глаз только глубокое понимание.
– Не так нужно вытаскивать это сохранившееся, Гиб Аянфаль, – тихо сказала она, – матрона Линанна не хотела, чтобы я подробно говорила с вами об этом, но я знаю, что вы не уйдёте, пока не услышите хотя бы часть правды. Поэтому послушайте меня, а потом делайте свои выводы.
Хицаби вёл очень непростую жизнь. Думаю, даже несмотря на то, что он сам считал вас своим другом, о многих вещах он просто не мог говорить. Такие обязательства наложил на него Салангур. Рабочая точка чёрного стража очень тяжёлая, это выбор, который делают единственный раз за всё воплощение, и потому освободиться от неё как от любой другой нельзя. Так что Хицаби фактически остаётся стражем даже сейчас, в одеждах очищенного, и тем более был им, когда трудился вместе с вами. Я думаю, вы замечали, что он порой начинал поглощать немереное количество зелёной амброзии. Это было одно из последствий выбора – его пурное тело просто не могло справиться со слишком быстрой пылью стража, поверх которой наложили рабочую точку строителя. Встать на новый путь ему могло бы помочь только глубокое пересоздание, но такого он не хотел. Он искал другого.
– Но разве он не имел на это права? – спросил Гиб Аянфаль, – разве он не был волен выбрать именно это?
– Именно потому, что у него было такое право, никто не воспрепятствовал ему прямо с самого начала. Но никто и не освободил его от последствий, – спокойно ответила матрона, – В законах Онсарры нет запретов, Гиб Аянфаль. Законы говорят о том, как должно быть. Баланс волн поддерживает существование того, что является истиной, а то, что приносит вред, рано или поздно будет уравновешено воздающим ответом. Хицаби осмелился пойти против чёткого разделения рабочих точек, введённого госпожой Ханаей, старшей дочерью самой Гаэ Онсарры. Её закон назначается для жителей поверхности и небес и разделяет чёрных стражей и белых сестёр. Хицаби пошёл против него, и вместе с тем отказался спуститься в недра, где к его выбору отнеслись бы иначе. Для этого он был слишком свободолюбив – не хотел ни перед кем преклоняться, и так же не хотел, чтобы поклонялись ему. Он взял на себя ответственность за приведение в жизнь, всю полноту которой способны понять только мы, белые матери. Многие удивляются тому, что вообще нашёлся некто, кто передал ему эти знания.
– Значит, этот кто-то поверил в него, – ответил Гиб Аянфаль, – захотел дать ему шанс! Но я всё равно не понимаю – как можно так поступать с асайями? И Голос, и родичи всегда учили меня милосердию. Но где сейчас оно с их стороны?
– Благо не всегда выглядит привлекательно в сей же момент, Гиб Аянфаль, – ответила мать Саника, – Хицаби ведь исправили совсем не так глубоко, как того просил собор. Нэны, управляющие Низом, воспринимают указы патрициев лишь как рекомендации, оставляя за собой право менять их на своё усмотрение. Его память незыблема, но воспоминания, хранящие в себе пути искажения, погружены во внутреннее забвение. Это непростое состояние, чтобы свыкнуться с обновлённой личностью асайю требуется время. И на самом деле он сейчас должен находиться за вторыми вратами Низа под опекой нэн. Его отпустили наверх только потому, что я и мать Линанна поручились за него, и теперь Хицаби останется здесь, рядом с нами. Если вы действительно являетесь ему другом, Гиб Аянфаль, то, прошу, выполните мою просьбу. Не приходите к нему и не провоцируйте. Вы были ему очень дороги, но теперь ваши слова и даже само появление для него вредны. Дождитесь времени, когда он сам выйдет на просторы Пятой твердыни как исцелённый.
Гиб Аянфаль печально опустил голову. Интуиция подсказывала, что в том, как сейчас следует отнестись к Хибе, мать Саника права. Но он так хотел скорее сорвать с друга эту безразличную маску, так хотел вернуть его прежнего! Теперь после всего, что пережито, он сможет понять его как никогда. Он помолчал некоторое время, глядя на яркие полосы света, падающие через арочные проёмы и стелющиеся по гладкому полу.
– Хорошо, – наконец произнёс Гиб Аянфаль, вновь взглядывая на мать Санику, – я сделаю, как вы просите. Но сможет ли он вспомнить себя прежнего?
– Я не знаю. Это его память. Если он захочет заново раскрыть её, то вспомнит. Но если он захочет начать новый путь, то я не смогу этому препятствовать.
Её слова немало опечалили Гиб Аянфаля. Безусловно, он жаждал того, чтобы друг скорее пришёл в себя и вспомнил его. Только вот захочет ли он это сделать? После вчерашнего разговора, Гиб Аянфаль уже не чувствовал прежней уверенности, и горечь утраты и расставания охватила его тягучей и беспросветной грустью. По его щеке вновь сбежала крошечная чёрная слезинка, но он даже не ощутил её жгучего прикосновения. Зато мать Саника, протянув руку, легко заживила оставленную ей трещинку, невесомо проведя пальцем по его щеке.
– Вам пора подумать о себе, Гиб Аянфаль, – непреклонно сказала она, унимая его горькие чувства, – младшая сестра сейчас приведёт сюда троих ваших родичей. Они, конечно, хотели прийти за вами прямо ночью, но я попросила их подождать до утра.
– Троих родичей?! – взволнованно переспросил Гиб Аянфаль, приподнимаясь со ступени, – как – троих? Или… Аба Альтас вернулся?!
– О мастере Хоссе по-прежнему нет никаких известий, – покачала головой мать Саника, – но вчера в вашем семействе произошло, как говорят, «стихийное вхождение». Тонкие волны создали равную родичную связь сами собой. Наверное, сама госпожа Гаэ желала этого.
На это Гиб Аянфаль ничего не успел ответить – стебли входа разошлись, и в залу вошла сначала младшая белая сестра, а за ней Ае, ведущий за руку рыжего Эньши, и Гиеджи.
– Яфи! Наконец-то! – первой воскликнула Гиеджи, и, нисколько не смущаясь чужого присутствия, подбежала к Гиб Аянфалю, порывисто обнимая его. Ае склонил голову перед белой матроной, а затем подошёл ближе, неотрывно глядя на Гиб Аянфаля взором, в котором смешивались одновременно и радость, и облегчение, и, чего таить, изрядная порция неодобрения его последних действий. Зато Эньши сиял. Он осторожно отпустил руку Ае, и, тоже подойдя к Гиб Аянфалю, обнял его. Как потом выяснилось, он спустя некоторое время после ухода Гиб Аянфаля почувствовал неладное и немедленно побежал искать кого-нибудь из родичей. Первой ему встретилась Гиеджи, которой он и поведал почти всё, умолчав только о совершённой Гиб Аянфалем передаче памяти. Гиеджи тоже беспокоилась о том, что родич долго не возвращается, а его положение в волнах то становится почти незаметным, то проскальзывает где-то на окраине Рутты. Однако, они вместе дождались Ае, а он уже достоверно выяснил, что Гиб Аянфаль находится у белых сестёр.
Мать Саника тем временем подошла к Ае.
– Я вас оставляю, – коротко сказала она, после чего покинула залу неслышными шагами.
Гиб Аянфаль в это время освободился из объятий Гиеджи и Эньши. Откровенно говоря, ему было не так-то легко подойти к Ае с приветствием – в памяти был ещё свеж их разговор, предшествовавший случившемуся, и слова Эйдэ о патрицианском суде. То, что старший родич пришёл сюда к нему, казалось шагом к примирению, которому Гиб Аянфаль был рад, но, с другой стороны, эта радость омрачалась их несогласием. Тем не менее строитель прямо взглянул на старшего родича и, подойдя к нему, сказал: