Башни Анисана
Шрифт:
Гиб Аянфаль внимательно слушал его. Слова Хибы так неожиданно осветили ту сферу бытия, к которой его прежде не допускали ни Голос Ганагура, ни аба Альтас. Уловив это, он даже на мгновение забыл обо всех опасениях и муках, прежде терзавших его.
– Ты привёл его в жизнь, – негромко повторил он, – Значит Бэли – не дитя Звезды? Как так?
Хиба усмехнулся, на миг становясь таким, как прежде.
– Совсем забыл, что ты ещё не посвящён в эти тонкости! – с досадой сказал он, – Ну да после сегодняшнего можно тебе объяснить. Звезда слишком далеко, чтобы непосредственно производить население твердынь, и в жизнь асайев приводят другие асайи. Это называется творением, и право заниматься им всецело отдано творицам – белым
Вообще-то, каждый асай – потенциальная творица. Даже вот ты. У всех есть пылевое нутро, все могут хотя бы чуть-чуть управлять движением пыли внутри себя и видеть в тонких волнах. Всё зависит от того, изберёшь ли ты для себя такой путь и захочешь ли познать это искусство. Само по себе творение не самый лёгкий процесс, оно начинается с долгих погружений в тонкие волны, когда творица формирует волновые отражения будущего асайя, затем идёт синтез пыли, и заканчивается всё высвобождением, когда новый асай получает пурное тело. У творящих белых матерей и нэн очень плотные и тяжёлые тела как раз для того, чтобы удерживать внутри себя мощные поля и быстрое движение синтезируемой пыли. Потому мать, которая уже постигла искусство приведения в жизнь, можно отличить при должном знании, даже не обращая внимания на её одежды.
Знания, необходимые для всего этого, требуют большой ответственности и потому доверяют их очень немногим. Овладеть ими непросто, ещё сложнее – использовать для творения. Белые матери и нэны тщательно следят за распространением секрета жизни. И если неполный секрет они порой доверяют сторонним, то абсолютный – достояние матрон. Я сам был некогда допущен к знанию неполного секрета, несмотря на служение Салангуру, и, научившись им пользоваться, сотворил Бэли. Это было не просто, и многие были против. Хотя я никому не открывал своего замысла, но рано или поздно такие вещи становятся видимыми для сведущих. Они думали, что я просто впустую погоняю пыль внутри себя, осквернив данные мне знания. Но я справился вопреки всему!
– А Бэли знал о том, что ты его сотворил? – с замиранием спросил Гиб Аянфаль, вглядываясь в его лицо.
Хиба ответил не сразу.
– Да, – наконец произнёс он, прямо глядя в глаза строителя, – Я не хотел от него скрывать. После того, как матроны отказали нам в заключении родства, я сам всё ему рассказал. И про твориц, и про то, что его привёл я. Не знаю, есть ли ещё на поверхности Пятой твердыни дети, которые узнали бы это так рано… Вот только чтобы обезопасить нас обоих от лишнего внимания, я наложил на него печать молчания, чтобы он говорил всякому, что его мать – Звезда, даже если будут спрашивать те, кто свободно видит полноту чужого сознания.
– Печать молчания? – спросил Гиб Аянфаль, – что это?
– Такой способ контроля информации в чужом сознании. Для тех, кто чтит закон, чужая память считается неприкосновенной, но если нужно проконтролировать её, то налагают печать. Проводится тонкая настройка пыли, так что асай, владея информацией, никак не может ей воспользоваться. Даже сам не вспомнит.
Хиба говорил это спокойно. Он просто пояснял своему младшему товарищу ещё один аспект бытия. А Гиб Аянфаль после его слов замер, чувствуя, как его охватывает сильное волнение. Он явственно вспомнил, как прикоснулась к нему мать Линанна с повелением «сохранять молчание». Теперь ему всё стало понятно.
А Хиба тем временем удобнее устроился на ложе и посмотрел на падающий из проёма свет звезды.
– Слушай, Янфо, – прозвучал в наступившей тишине его голос, – я очень благодарен тебе за то, что ты пошёл со мной. Всё же, не зря это было. Если бы не ты, я бы там остался.
– У фонтана с амброзией? – осторожно спросил Гиб Аянфаль.
– Нет. Я бы ушёл ещё глубже, туда же, куда и Шамсэ. Благодарю, что не побоялся быть рядом. Но сейчас мне нужно остаться одному, чтобы нырнуть в волны. Я глубоко погружусь в них, возможно, на несколько декад. Мне нужно поразмыслить над многим, прежде чем решить, как жить дальше.
– Ты в этой комнате нырнёшь?
– Да. Она хоть и выглядит заурядной, но я её под себя приспособил. Как только глубоко погружусь, никто сюда не войдёт, пока я не вернусь в активное сознание.
– А я? Мне зайти к тебе через несколько дней?
– Нет, Янфо. Когда закончу, то сам тебя найду. Там и поговорим.
– Хорошо, – проговорил Гиб Аянфаль, поднимаясь на ноги, – тогда я прямо сейчас пойду. И буду ждать, когда ты вернёшься.
Хиба только молча кивнул ему. Гиб Аянфаль на прощание склонил перед ним голову, после чего покинул комнату. Он прошёл несколько шагов в сторону врат обители, и остановился посреди коридора, чувствуя себя совершено обессиленным. Он не представлял, как сейчас явится домой после всего, что увидел в Низу, как будет просто ходить под лучами Звезды, сознавая, какой кошмар спрятан глубоко в недрах твердыни. Гиб Аянфаль подошёл к внешней стене галереи и раздвинул стеновые стебли так, что они образовали довольно большой проём. Он сел на его край спиной к улице и погрузился в мысли.
Хибу лучше не тревожить. Гиб Аянфаль боялся и представить, каково сейчас его внутреннее состояние. Он вспомнил, с какой непреклонной яростью Багровый Ветер говорил слова об возмездии, и вдруг его поразил жгучий стыд – он ведь и сам был с другом не искренен. Он не донёс прощальное слово Бэли, не рассказал ему всего, хотя первый должен был помочь. Теперь строитель понимал причину, по которой утром не мог воспользоваться собственной памятью. Он был скован печатью молчания. Белые матери обосновали это некой «правильностью», но Гиб Аянфаль видел в их поступке только чрезмерную жестокость по отношению и к Хибе, и к себе самому. Если бы они не встретили нэну Шамсэ, то он мог бы ещё сколь угодно долго ходить, не подозревая, что знает правду. Но почему нэна сняла с него печать? Не потому ли, что хотела, чтобы он рассказал Хибе всё как есть, открыл истину пусть и поздно…
В это время Гиб Аянфаль ощутил на себе чей-то взгляд. Он повернул голову и увидел, что в дальнем конце коридора стоит асай-жнец и с тревогой на него смотрит. Заметив ответный взгляд, этот случайный встречный поспешил скрыться за вратами центральной залы.
Гиб Аянфаль взглянул на себя – на нём по-прежнему красовались одежды чёрного стража и ленты. В таком случае неудивительно, что на него обращают внимание. Хиба, совершенно подавленный трагическим происшествием, упустил из виду, что Гиб Аянфаля нужно вернуть в прежний «строительный» облик. И если одежду чёрного стража ничего не стоило просто снять, то как избавиться от лент юный асай не знал.
Гиб Аянфаль поднялся, но его остановило стеснение, что он отвлечёт Хибу от погружения такой прозаической просьбой. Он попытался прислушаться к своему внутреннему голосу, но тот подсказывал ему две совершенно противоположные вещи: или уйти, оставив Хибу в покое, как он просил, унеся при этом прощальное слово, или же пойти и попытаться сказать хотя бы сейчас, коль глубинная нэна всё же открыла перед ним такую возможность.
Не до конца решив, что будет лучше, Гиб Аянфаль подошёл к входу в покои Хибы. Он чувствовал внутреннее пространство и близкое присутствие Багрового Ветра – а значит, волны ещё не поглотили его глубоко. Мгновенный порыв нерешительности едва не подтолкнул его к отступлению, но его тут же сменил стыд собственной неискренности. Быть может, слово Бэли, которое он передаст, наоборот принесёт хоть какое-то утешение…