Башни полуночи
Шрифт:
– Ступай к Возрожденному Дракону, - крикнул ему Лан.
– Или в армию своей королевы. Любой примет тебя.
– А как же вы? Вы проедете всю дорогу до Семи Башен без припасов?
– Я их добуду.
– Извините меня, милорд, но вы видели, что сейчас творится в округе? Запустение пробирается все дальше и дальше на юг. Ничего не растёт даже на ранее плодородных землях. Дичь встречается редко.
Лан заколебался. Он натянул повод, сдерживая Мандарба.
– Тогда, много лет тому назад, - выкрикнул Булен, подходя ближе, а его вьючная лошадь плелась позади, - я едва понимал,
– У меня нет отца, поэтому я прошу вас. Могу ли я носить хадори и биться рядом с вами, ал’Лан Мандрагоран? Мой король?
Лан медленно выдохнул, успокаивая свои чувства. «Ну, Найнив, в следующий раз, когда я только увижу тебя…»Но он больше её не увидит. Он постарался не задерживаться на этом.
Он действительно далклятву. Айз Седай жонглируют своими обещаниями, но разве это дает ему такое же право? Нет. Мужчина - это его честь. Он не может отвергнуть Булена.
– Мы поедем скрытно, - сказал Лан.
– Мы неподнимаем Золотого Журавля. Ты никому не рассказываешь, кто я такой.
– Да, милорд, - ответил Булен.
– Тогда носи это хадорис честью, - сказал Лан.
– Слишком мало осталось тех, кто придерживается старых обычаев. И да, ты можешь ко мне присоединиться.
Лан послал Мандарба вперёд, Булен пошел следом пешком. И где прежде был один, стало двое.
Перрин с силой опустил молот на раскалённый докрасна кусок железа. В воздух взлетели искры, похожие на светящихся мошек. На лице выступили капельки пота.
У некоторых звон металла о металл вызывал раздражение. Но только не у Перрина. Его этот звук успокаивал. Он поднял молот и обрушил его на брусок железа.
Искры. Летящие частички света, что отскакивали от его кожаного жилета и фартука. С каждым ударом стены комнаты из добротного кожелиста расплывалисьв такт биению металла о металл. Перрин спал, но это не был волчий сон. Он знал это, но не знал, откудаему это известно.
За окнами было темно; единственным источником света был сияющий тёмно-алым горн по правую руку от Перрина. Два бруска железа разогревались на углях, ожидая своей очереди на ковку. Перрин снова ударил молотом.
Здесь был покой. Здесь был дом.
Он делал что-то важное. Что-то очень важное. Часть чего-то большого. Первым шагом к созданию чего-либо было узнать, из чего оно состоит. Мастер Лухан научил Перрина этому в первый же день работы в кузнице. Нельзя сделать лопату, не поняв, как черенок крепится к лезвию. Нельзя сделать дверную петлю, не зная, как две её половинки двигаются на штыре. Даже гвоздь невозможно сделать, не зная, из чего он состоит: шляпка, стержень, остриё.
«Узнай составные части, Перрин.»
В углу комнаты разлегся волк. Крупный и седой, с шерстью цвета светло-серой речной гальки, весь покрытый шрамами - следами жизни, проведенной в битвах и охоте. Волк наблюдал за Перрином, положив морду на лапы. В этом не было ничего необычного. Конечно жев углу был волк. Почему бы ему там не быть? Это был Прыгун.
Перрин работал, наслаждаясь глубоким, обжигающим жаром кузнечного горна, ощущением струящегося по предплечьям пота, запахом дыма. Он придавал форму куску железа, по удару на каждое второе биение сердца. Металл не остывал, напротив, оставался раскаленным докрасна и пластичным.
«Что я делаю?»Перрин поднял клещами кусок сияющего железа, вокруг которого дрожало марево.
«Бум, бум, бум, - пришло от Прыгуна послание из образов и звуков.
– Будто щенок, гоняющийся за бабочками».
Прыгун не видел смысла в том, чтобы придавать металлу форму, и считал это людское занятие забавным. Для волка вещи были тем, чем они являлись. Зачем прилагать столько стараний для того, чтобы превратить нечто во что-то иное?
Перрин отложил кусок железа в сторону. Оно немедленно остыло, сперва побледнев до жёлтого, затем до оранжевого, алого и, наконец, до тускло-черного. Бесформенный комок размером примерно с два кулака - вот и всё, что у Перрина получилось. Мастеру Лухану было бы стыдно за такую некачественную работу. Перрину как можно скорее нужно было понять, что же он делает, пока его учитель не вернулся.
Нет. Неправильно. Сон содрогнулся, и стены стали полупрозрачными.
«Я не подмастерье.
– Перрин прикоснулся рукой в толстой перчатке к голове.
– Я больше не в Двуречье. Я теперь мужчина, женатый мужчина».
Перехватив клещами кусок еще необработанного железа, Перрин пихнул его на наковальню, и тот ожил, сияя от жара. «Всё по-прежнему неправильно.
– Перрин изо всех сил ударил молотом по наковальне.
– Всё должно было исправиться! Но нет. Почему-то стало даже хуже».
Он продолжил бить молотом. Шепотки, что люди в лагере распускали о нем, приводили его в ярость. Перрин был болен, и Берелейн просто ухаживала за ним. И ничего больше. Но слухи продолжили расползаться.
Раз за разом он обрушивал молот на наковальню. Разлетавшихся, будто брызги воды, искр было слишком много для одного бруска железа. Последний, завершающий удар - и Перрин отдышался.
Кусок железа ни капли не изменился. Перрин зарычал и схватил клещи, отбрасывая бесформенный комок прочь и подхватывая новый брусок с углей. Ему нужнозакончить эту деталь. Это очень важно. Вот только что именно он делает?
Он начал ковать. «Мне нужно проводить больше времени с Фэйли, разобраться в происходящем, избавиться от неловкости между нами». Но у него совершенно нет времени! Все эти окружавшие его ослеплённые Светом идиоты не могли сами о себе позаботиться. Раньше в Двуречье никому не был нужен лорд.