Башня Драконьей Кости
Шрифт:
– Эх, молодежь-молодежь… Совсем страх и совесть потеряли, никакого уважения к пожилым, - произнес хорошо знакомый мне голос.
– А ведь это и твоя вина, сталбыть, тоже! Не смог своему ученику привить даже элементарные истины, вот из-за таких, как он, и обесценилось в последнее время гордое звание аршаина.
– Моя вина, - ответил другой голос, который я и через сто лет помнить буду.
– Я думал, что Моше хоть что-то для себя уяснил, а он как был соплей зеленой, так и остался…
– Араршаин Жан-Але, - повернувшись, я постарался изобразить вежливый поклон, что не очень легко сделать в густой толпе, - я прошу прощения за свою грубость. Я был ослеплен гневом и желанием спасти ширая Иссу, и… Жан-Але, Ахим - почему? Я
– Все не так просто, Моше, - грустно вздохнул старик.
– Ахим, я был не прав - ты воспитал достойного ученика, который не стал спрашивать, как мы здесь оказались, а первым делом извинился, как и должен был поступить истинный шаин. Потому властью, данною мне, я провозглашаю тебя аршаином.
– Да это может и подождать, - отмахнулся я, только тогда заметив, что не только Жан-Але и Ахим. Все мои школьные учителя - аршаины Ли, Хармид Хомтрий, Фимар, Мало Поел, даже Лима, со своими неповторимыми зелеными волосами и похожими на щупальца руками - были тут. Им не нужно было маскироваться - они не были знамениты и ничем не выделялись из пестрой толпы жителей Хонери, собравшихся просто посмотреть на казнь.
– Жан-Але, Ахим - если мы все собрались тут, то можем напасть на магистров, вырвать у них из рук Иссу и скрыться. Я не думаю, что охрана сможет совладать с таким количеством опытных аршаинов, и…
– Не все так просто, Моше, - грустно покачал головой Жан-Але.
– Не все так просто. Ты что, до сих пор не понял?
– Не понял что?
– удивился я.
– Не в мятежных магистрах все наши беды. И не в "истинных стражах Латакии". Неужели ты думаешь, что Исса не смог бы сам сбежать из темницы? Или мы с радостью ждем его смерти?
– спросил Жан-Але.
– Не отвечай, Моше, - остановил меня Ахим, - а лучше посмотри на Иссу внимательно. На него, на Беара, на Яула - скажи, что ты видишь? Нет, не так - не на поверхность смотри, а вглубь. Ты был одним из моих лучших учеников, у тебя это должно получиться.
Я тогда не понял, что значит "смотреть вглубь". Ахим этому никогда не учил, он имел ввиду явно не просто магическое зрение, а что-то другое. Я глубоко вздохнул. Что имел ввиду Жан-Але? Что на самом деле происходит? Я постарался увидеть все происходящее в другом свете, абстрагироваться от того, что два безумных мятежника собираются отрубить голову моему другу, что возбужденная толпа ждет этого мига. Мои глаза встретились с глазами Иссы - и ширай улыбнулся мне. Мне показалось, что я все понял.
– Обреченность. Это обреченность?
– тихо спросил я.
– Не обреченность, - столь же тихо ответил Жан-Але, - а неизбежность. Исса прекрасно понимал, на что он идет, когда ехал в Хонери. Я говорил с ним. Он знал о ловушке, о том, что ему тут грозит верная смерть. Но это должно было произойти. Ты помнишь Предсказание, Моше?
– При чем тут… - начал было я, и тут же вспомнил, - "Найдет император на плахе покой…"
– Да. Магистр Воинов Пограничья и Багряной стражи Храма, ширай Исса найдет вечный покой на плахе. Это должно было произойти, и это произойдет - не сейчас, так потом. Не мятежные магистры станут его палачами, так ты, или я, или Ахим. Предсказание дает определенную свободу трактовки, но события, в нем описанные, произойдут, как бы мы все не старались обмануть судьбу. Исса знал, на что шел. Это был его сознательный выбор, а Беар с Яулом… Да, они сильны. Но не в них наша беда, Латакия умирает, а они - лишь слепые орудия судьбы.
– Тогда зачем вы здесь, если ничего нельзя изменить?
– Моше, ты так ничего и не понял, - горько вздохнул араршаин.
– Мы собрались здесь как раз для того, чтоб этого не произошло. Чтоб Латакия устояла в грядущем катаклизме. Предсказание дает шанс на спасение, но те беды, что оно пророчит, свершаться в любом случае, как бы
– Ущербная логика, - тихо, что только я его расслышал, буркнул за моей спиной Гоб, который все время разговора делал вид, что его тут не существует.
Я сейчас пишу дневник, и даже не знаю, прочитают ли его когда-нибудь. Но если это случиться, я хочу спросить, вы когда-нибудь стояли на казне друга? Нет, не лучшего друга. Я мало общался с Иссой, в школе Растерзала мы молча сидели рядом на занятиях и кивали друг другу головой в знак приветствия, а следующая наша встреча вообще происходила в обстановке, не способствующей дружественному общению. Исса стал моим другом заочно, я был наслышан о его боевых подвигах и заслуге в том, что этой зимой Латакия устояла и враги были задержаны. Я восхищался этим человеком, который действительно заслужил звания героя. А теперь ждал, пока его казнят. И ничего не делал. И другие мои знакомые тоже стояли рядом, и ничего не делали. И сам Исса молча слушал приговор, и тоже ничего не делал. Очень непонятное чувство. Правильно мне потом сказал Гоб: "Иссу не убили на площади, он уже был мертв". Для всех своих друзей и знакомых, даже для себя самого. Только я один тогда этого и не мог понять, все еще порываясь спасти человека, которым сам, добровольно, принес себя в жертву. Причем лишь потому, что "так велит Предсказание". Совершенно верно заметил Гоб, ущербная логика, "если судьбу нельзя изменить, то ее не стоит даже пробовать менять, потому что судьба неизменна". Но в чужой монастырь со своим уставом не ходит. Я бы мог, конечно, попробовать сам спасти Иссу, но тяжело спасать человека, решившего умереть. Вот и приходилось стоять и ждать, пока моему другу отрубят голову. "Отдавать последнюю честь герою", как назвал это Жан-Але, или "наблюдать за экстравагантным самоубийством", как обозвал то же самое Гоб.
Я не вслушивался в те слова, что читал Яул. Мельком долетали всякие обвинения в "угнетении трудового народе", "предательстве Латакии", "целенаправленном геноциде против собственного народа". И так было понятно, что Иссу обвинят во всех смертных грехах, а если сейчас случиться затмение, то и тут найдут его вину. Приговор был частью представления для толпы. Ни у кого не должно было быть сомнений, что казнят не народного героя, а главного предателя, по вине которого обрушились все беды последнего времени. Каждое слово обвинения было настолько лживым, что только бархатный, заволакивающий тихий голос Яула и мог заставить в его правдивость. На меня вся эта риторика не действовала, потому что я знал правду.
Потому я смотрел в глаза Иссе. То есть, конечно, нас отделяло добрых пятьдесят метров, но я глядел на гиганта и пытался понять, зачем он это делает? Генерал, главнокомандующий, знающий, что он сейчас нужен в войсках, идущий добровольно на позорную смерть… Для меня это до сих пор загадка. Может потому, что я - шмон, я гость Латакии, а Исса тут родился и вырос, и для него "очевидно", что оспаривать решение высших сил человек не имеет права. Я не знаю.
Когда Яул закончил читать приговор, над городом повисла тишина. Казалось, что никто вокруг даже не дышит. Я думал, что на этом все уже закончилось, и теперь произойдет сама казнь, но мятежные магистры решили, видимо, соблюсти некоторые формальности и хотя бы видимость законности происходящего.
– Осужденный Исса, - обратился к гиганту Яул, - ты имеешь право на последнее слово. Хочешь ли ты признать свою вину или и дальше будешь упорствовать в своей ереси?
Хороший ход. Что бы Исса не сделал - в любом случае это обернется против него самого. Промолчи он, начни оправдываться или обвинять Беара с Яулом - в любом случае в памяти свидетелей останется злодеем, который даже на пороге смерти не захотел покаяться.
– Да, я скажу свое последнее слово, - ответил гигант, и усмехнулся.