Башня из красной глины
Шрифт:
Он обошел все каюты, в которых плыли ученые, прислушиваясь возле каждой двери. Подергал ручки, но везде было заперто. На его стук отозвался только Бирюков.
— Да, все в порядке, — проговорил он в ответ на вопрос следователя. — Спасибо.
Смирнов вернулся на верхнюю палубу. Там вовсю шел концерт: пассажиры пили и плясали, группа «Арнельбо» на совесть отрабатывала гонорар. Полицейский отыскал глазами Дымина. Опер стоял возле перил и беседовал с Золиной, при этом не сводя глаз с танцующих. Смирнов не стал подходить. Вместо этого он двинулся по направлению к сцене, где стояли супруги
Смирнов хотел подслушать, о чем говорят Самсоновы, но голосов не было слышно. Полицейский заметил приближающегося Кожина и поспешно отступил, скрывшись за спиной какого-то толстяка.
Развернувшись, он сделал несколько шагов, и вдруг перед ним возник сын капитана. Он чуть наклонился — так, чтобы его было слышно, и прокричал следователю в лицо:
— Скоро у меня все будет в порядке! У меня большие успехи! — Он покивал, глядя Смирнову в глаза. — Я хорошо рисую и леплю! Очень похоже! Из пластилина и из глины! Я вам покажу! — Его фразы доносились до полицейского, пробиваясь сквозь грохот музыки.
Прежде чем Смирнов успел вымолвить в ответ хоть слово, парень развернулся и умчался, ловко лавируя между танцующими. Следователь пытался разглядеть его среди толпы, но это оказалось безнадежным занятием. Тогда он отыскал Дымина.
— Что случилось? — удивился опер. — У тебя вид какой-то встревоженный.
— Не знаю. Может, и ничего. Сын капитана только что признался, что обожает лепить из глины.
— И что? Ты теперь и его подозреваешь?
— Наверное, нет. Надо время, чтобы все обдумать.
— Слушай, парень как ребенок. Думаешь, он слышал о Големе? И смог продумать весь план? Ты сам-то в это веришь? — Опер протянул Смирнову стакан с виски.
— Спасибо, — машинально кивнул тот.
— Давай, расслабься.
— Попробую.
Полицейские чокнулись и выпили.
— Что делается внизу? — поинтересовался Дымин.
— Ничего особенного. Бирюков засел у себя в каюте и, наверное, забаррикадировал дверь.
— Не знаю, что бы я сделал на его месте, — заметил опер.
— Взял вход под прицел и всю ночь не смыкал бы глаз?
— Вполне возможно.
Сын капитана шел, слегка пританцовывая, по нижней палубе. Он насвистывал мелодию, которую слышал во время концерта. Сверху доносились громкая музыка, смех, выкрики пассажиров. От этого у Сережи болела голова, но он знал, что это скоро пройдет: нужно только забраться в одну из шлюпок, висящих вдоль борта, укрыться парусиной, свернуться калачиком и заснуть. Когда проснешься, голова болеть не будет — так всегда бывало.
Но на этот раз перед тем, как лечь спать, Сережа хотел поиграть. Спустя час после отплытия теплохода он нашел на нижней палубе в свернутом канате картонную коробку с красной глиной. Как она туда попала? Ее туда кто-то положил. Сережа несколько минут размышлял,
Сережа увидел знакомый канат и направился к нему. Если коробка еще там, он возьмет кусок глины и слепит из него собаку — он это заранее задумал. И, может быть, еще кошку — такую, как жила у них дома. Только она будет не белая, а красно-коричневая, потому что у него нет краски и кисточки.
Когда на плечи Сереже что-то упало, он резко остановился и удивленно опустил глаза. Это был толстый корабельный канат, завязанный широкой петлей. Его конец шел вверх, на следующую палубу. Сережа задрал голову и вгляделся в темноту. Там белело чье-то лицо. Мальчик улыбнулся и поднял руку, чтобы помахать.
Веревка резко дернулась, и петля затянулась у него на шее. Она была смазана мылом — Сережа понял это по запаху. Такие розовые кусочки оставляли в каютах для пассажиров. Он хотел снять веревку, потому что она сильно сдавила горло, но канат натянулся и пополз вверх. Ноги «юнги» оторвались от палубы и задергались в воздухе. Он попытался крикнуть, сказать, что ему больно и нечем дышать, но изо рта вырвался только едва слышный хрип.
Через пару минут канат скользнул вниз, тело Сережи стукнулось о доски и растянулось на палубе. Веревка упала на него кольцами. Прошло еще немного времени, и труп полетел за борт вместе с петлей на шее, только теперь к другому концу каната был привязан чемодан. Всплеск почти не был слышен из-за музыки. «Фаэтон» быстро прошел место, где вода сомкнулась над телом мальчика.
* * *
Смирнов занял позицию на стуле, выставленном в коридоре перед раскрытой дверью каюты.
— Ты что, так и будешь всю ночь сидеть? — поинтересовался Дымин, остолбенело на него глядя.
— Нет. Часть ночи сидеть тут будешь ты.
Опер покачал головой:
— Ну ты даешь.
— Я тебя предупреждал, что выспаться нам не удастся.
— Я думал, ты пошутил.
— Как видишь, нет.
— Ладно, давай я тогда первым подежурю.
— Что так?
Дымин пожал плечами:
— Плохо засыпаю на новом месте. Все равно проваляюсь час без толку.
— Ладно, давай.
Смирнов уступил оперу место, а сам растянулся на койке. Гул, доносящийся из чрева «Фаэтона», тревожил и одновременно убаюкивал. Полицейский закрыл глаза и вскоре задремал.
Ему приснился Голем. Глиняный человек с лишенным глаз лицом крался по темным улицам старой Праги. Он отбрасывал длинные тени на кирпичные стены домов и булыжную мостовую. Луна то появлялась, то исчезала за облаками. Потом откуда-то донеслась тихая мелодия. Смирнов сразу узнал нежные звуки флейты.