Башня вавилонская
Шрифт:
— Да, — добавляет она, — если кто-то будет стучать и звонить, меня нет дома. Так и говорите.
Она вернулась с большим заварочным чайником и тремя чашками ровно через шестнадцать минут.
— Самой серьезной ошибки мы не совершили, — спокойно сказал мальчик.
— Мы только могли ее совершить.
— Если бы начали подбирать ответ под вас.
— Под то, что вы считаете правильным, или под то, чего вы ждете от перспективного материала.
— Мы уже было начали мозговой штурм.
— Это чай
— С бергамотом, — кивает инспектор. — Вы с молоком или по-русски?
— С молоком.
— По-русски.
Дети удивлены гораздо больше, чем Анаит.
— Может быть, — очень осторожно и неуверенно говорит девочка, — после всего, что тут обязательно будет, нам выгоднее закончить хотя бы в другом филиале?..
— Потому что у тех, кто закончит здесь, будет совсем уж нулевая перспектива?
— Мы вряд ли имеем право на компенсацию…
— Хотя по сути дела с нами обошлись нечестно…
— С вами обошлись не просто нечестно. — Тонкостенные белые чашки со сдвоенными ребрами граней и слегка расплывающимся синим узором, сумасшедшие птицы на блюдцах и такая же — всех цветов рыжего — обнимает крыльями чайник. Должно бы казаться безвкусицей. Не кажется. Если бы Анаит дала волю паранойе, решила бы, что посуду отбирал и утверждал Моран. Анализ, впрочем, говорит то же самое, что и паранойя. — И вы имеете право на компенсацию. Это не значит, что вас обязательно удовлетворит форма компенсации.
Дети куда-то несутся резвой мыслью — и спотыкаются, как фигурист на выщербленном льду.
Они очень хорошо простроили беседу заранее и пару раз удачно сымпровизировали, не заметив, правда, насколько подгоняли ответ под спрашивающего, говоря при этом об обратном. Это бессознательное, не отслеживаемое уже. Одна из черт идеального сотрудника по здешним критериям: превентивная коммуникация, пассивный контроль.
Хамелеончики сидят в одном кресле, тесно прижавшись друг к другу.
— Честно говоря, — выдает после паузы мальчик, делая лицо обреченное и мученическое, — нам… к черту все равно, лишь бы не волчий билет. Любой ценой. Если надо сотрудничать…
— Почему любой ценой? Это три разных вопроса. Почему? Почему любой? Почему ценой? Да, и четвертый. Зачем сотрудничать?
Когда она — как ей тогда казалось — приставила Сообществу нож к горлу: сделайте меня умной… Ее не убили. Ей не дали по рукам. Ее даже не прогнали. Ее спросили: зачем.
— Почему? — слегка издевательски говорит девочка. — Потому, что мы промахнулись. С лучшим заведением. Лезли, лезли и залезли… а эта башня — вавилонская. Почему любой? Потому что я лучше утоплюсь в Волхове, чем скажу дома, что я даже не смогла закончить…
— А ценой, — мальчик гладит ее по плечу, — потому что даром ничего не бывает. Мы знаем.
— Вот это, — запах чая, горячая жидкость, вкус, послевкусие, выдох, естественная пауза, — и есть самая большая профессиональная ошибка, которую вы сделали. Вы торгуетесь за возмещение, которое положено вам по праву. В соответствии с основами правосудия. Вы — не корпорации. И не готовые специалисты. Не солдаты. Не профессионалы в поле. Вы — студенты, ученики, подмастерья. А от вас требовали соответствия — и не давали защиты.
Двуглавое существо смотрит стереоскопическим взором, разочарованно, снисходительно, немного свысока — и совершенно безнадежно. Даже не с отчаянием, а просто… сквозь. Сразу представляется какая-то нищенка, пропускающая взглядом разряженного господина: этот не подаст, этот даже не увидит. Они даже — слегка демонстративно — не говорят никаких банальностей о том, что им виднее, или что у самой Анаит такого опыта нет. Принципы правосудия они видали в гробу.
До них не дошло, не дошло совсем и полностью.
— Вы дали мне… скажем, пол-ответа. — грустно говорит Анаит. — И я должна вам полподарка. Думайте, чего вы хотите. А теперь допивайте чай и идите. Если не хотите столкнуться у входа с господином проректором Мораном.
Парочка быстро обменивается сигналами.
— Половину выхода, — говорит мальчик. — То есть, один.
— Уже есть. — отвечает Анаит. — Думайте еще.
— Еще пенни, — улыбается девочка.
— Уже есть. — повторяет Анаит. — Думайте еще.
Теперь геральдическое существо имеет озадаченный вид, как ребенок перед праздничной витриной. Они, кажется, вообще очень плохо представляют, что такое «подарок». Где пределы допустимого, где уже наглость, которой можно все испортить, а где излишняя скромность… и где половина от этого всего.
Конструкция плывет от недоумения, пальцы мелко неритмично дрожат.
— Пусть это будет сюрприз, — находят они подобие решения.
Хорошо, что Морана здесь нет. Очень хорошо. А ведь эти еще — из лучших.
— Можно и так. Передумаете, скажете.
— Большое спасибо, — встают вежливые дети.
— Большое спасибо, сударыня золотая рыбка.
— Сударыня половинка золотой рыбки.
— Не за что… — отвечает правду Анаит.
На последнем и самом важном экзамене ему достался скучнейший билет. Пунические войны, это на демонстрацию способностей к зубрежке дат, имен и последовательностей. Эволюция корпоративного права, это вообще к юристам. И по современной истории — присоединение Экваториальной Африки к Мировому сообществу. Пятьсот лет предыстории и еще сто деятельности. Ответ на третий вопрос комиссии особо понравился, а самому Алваро совершенно не понравилась ученая дама в блузке с воротничком под горло, которая прощебетала, что абитуриент чувствует дух истории. Потом ей, наверное, под столом на ногу наступили.