Башня Зеленого Ангела

Уильямс Тэд

— Что ты положил в этот пчелиный воск, Бинабик? — Мириамель нахмурилась, ощупывая его кончиком языка. — У него ужасный вкус.

— Это не предназначено для троганья или ощупыванпя. Он будет отваливаться. А ответ будет — немного очень грязной грязи для цвета.

— Действительно похоже, что у меня не хватает зубов?

Бинабик склонил голову набок, оценивая свою работу.

— Да. Вы не имеете похожести на принцессу из-за грязности и неопрятности.

Мириамель провела рукой по грязным волосам и запачканному лицу.

— Ну и хороша же я, наверное!

Почему-то

ей было очень приятно. Это как игра, как узирианские праздники, и я могу быть всем, чем захочу.

Но это, конечно, не было игрой. Она снова представила себе Саймона и внезапно вспомнила, что она делает, какие опасности ее подстерегают и что она уже потеряла, чтобы добраться сюда.

Это все для того, чтобы прекратить боль и убийства, напомнила она себе сурово, и вернуть разум отцу.

Она подняла глаза:

— Думаю, я готова.

Тролль кивнул. Он повернулся, погладил широкую голову Кантаки, потом отвел волчицу в сторону, сел на корточки и стал шептать ей что-то на ухо, зарыв лицо в шерсти у нее на шее. Это была длинная речь, из которой Мириамель уловила только пощелкивание канукских согласных. Кантака склонила голову набок и тихо заскулила, но не двинулась с места. Закончив говорить, Бинабик снова погладил волчицу и прижался лбом к ее лбу.

— Она не даст позволения лошади Саймона уходить очень далеко, — сказал он. — Теперь мы имеем должность выступать вперед.

Мириамель вскочила в седло, потом наклонилась, чтобы протянуть руку маленькому человеку. Он взобрался на лошадь и уселся перед ней. Принцесса тронула каблуками бока лошади.

Когда она оглянулась, Домой щипала траву под мокрым деревом, Кантака сидела прямо, насторожив уши, не сводя внимательных желтых глаз с удаляющихся путешественников.

Эрчестерская дорога была настоящим морем грязи. Казалось, что лошадь тратит столько же времени на вытаскивание ног из луж, сколько на ходьбу.

Городские ворота оказались открытыми. Тщательно пригнанные створки с тихим скрипом распахнулись от легкого толчка принцессы. Она вернулась к лошади, осторожно ступая по разбитой тележной колее, и они въехали в город, миновав высокие караульные башни, а дождь поливал их с покрытого тучами неба.

— Тут нет стражи, — прошептала она.

— И никого, как мне представляется.

Сразу за воротами находился плац — обширное пространство, вымощенное булыжником, с островком зелени в середине, на котором обычно проводились бесчисленные парады и праздники. Теперь Батальная площадь была пуста, если не считать нескольких собак с торчащими ребрами, роющихся в отбросах у одной из аллей. Площадь выглядела забытой всеми, кроме падальщиков, — так, словно ею давно никто не пользовался. По широким лужам разбегались круги. Маленькая клумба в центре превратилась в пятно растоптанной грязи. Эхо от стука лошадиных копыт привлекло внимание собак. Некоторое время они смотрели на всадников, высунув языки, в темных глазах была настороженность; мгновением позже стая повернула и понеслась в туче брызг прочь по аллее.

— Что здесь произошло? — поинтересовалась Мириамель.

— Думаю, мы можем производить догадки, — сказал

Бинабик. — Вы видывали другие соседские города и поселки, и такую же пустоту видывал я в снежных землях Севера. А это место, с очевидностью, находится в большей близости от того, что происходит в Хейхолте.

— Но куда делись все люди из Стеншира, из Хасу Вейла, из… отсюда? Они же не просто исчезли.

— Нет. Некоторые умирали, когда исчезали урожаи, а прочие, имею предположение, мигрировали на юг. Этот год приносил много страха даже тем, которые имеют знания относительно происходящего, а проживавшие здесь имели должность думать, что ваш Узирис злостно проклинал их.

— О Милостивая Элисия! — Ее горе странно смешивалось со злостью и жалостью. — Что сделал мой отец!

Бинабик покачал головой.

Когда они въехали на широкий Центральный ряд, наконец появились хоть какие-то следы человеческой деятельности. В трещинах некоторых ставен, закрывавших окна, заметно было мерцание огня, и где-то дальше вверх по улице хлопнула дверь. Мириамели даже показалось, что она слышит слабый голос молящегося, но не могла себе представить человека, который мог бы, обращаясь к Богу, издавать такие жалкие звуки. Скорее, блуждающий дух мог оставить в мире живых этот скорбный стон.

Пока они ехали по Центральному ряду, сгорбленная фигура в оборванном плаще появилась в одном из узких боковых проходов. Мириамель была так удивлена, увидев настоящего живого человека, что натянула поводья и некоторое время с интересом смотрела ему вслед. Как бы почувствовав присутствие посторонних, человек обернулся. Выражение крайнего ужаса исказило сморщенное лицо — трудно было сказать, мужское или женское, — потом фигура быстро заковыляла вперед и исчезла за поворотом. Когда Мириамель и Бинабик поравнялись с переулком, впереди уже никого не было. Все двери, выходящие на маленькую улочку, выглядели давно и наглухо заколоченными.

— Кто бы это ни был, он испугался нас. — В голосе Мириамели слышалось смешанное с болью изумление.

— Можно ли оказывать им порицание? — Маленький человек махнул рукой в сторону пустой улицы. — Не питаю сомнений, что огромное множество ужасных вещей проистекало здесь, но это не в нашей компетенции. Мы производим разыскания.

— Конечно, — быстро ответила Мириамель, не в силах сосредоточиться на том, что говорил тролль. Трудно было оторвать взгляд от забрызганных грязью стен и мрачных пустых улиц. Это выглядело так, словно мощный поток промчался по ним, унеся с собой людей. — Конечно, — повторила она. — Но как мы это найдем?

— На карте конец туннеля выглядывает в центре города. Следуем ли мы в правильном направлении?

— Да, Центральный ряд идет через весь город до самых Нирулагских ворот.

— Тогда что это может означивать? — спросил Бинабик. — Оно перегораживает продвижение вперед!

Действительно, в нескольких фарлонгах от них огромная темная масса загородила дорогу.

— Это? — Мириамель все еще не могла собраться с мыслями, так что ей потребовалось некоторое время, чтобы узнать. — О, это задний фасад Святого Сутрина, кафедрального собора.