Башня. Истории с затонувшей земли. (Отрывки из романа)
Шрифт:
Перевод и вступление Татьяны Александровны Баскаковой.
Вступление (переводчика):
Конфликт утопий
О «Башне», романе Уве Телькампа, сорокалетнего уроженца Дрездена, говорит сейчас вся Германия.
Роман вышел в издательстве «Зуркамп» в 2008 году, в том же году его автор получил за него две очень престижные премии (имени Уве Йонсона и Немецкую
Многие критики сравнивают «Башню» с романами Томаса Манна, прежде всего с «Будденброками»: по их мнению, Телькамп возродил ту давно не популярную литературную форму, которая в рамках «семейной хроники» обращается к историческим и философским проблемам. Сам Уве Телькамп в речи по поводу получения премии Уве Йонсона подтвердил такую точку зрения, заявив, что является продолжателем традиции эпического повествования:
Премия имени Уве Йонсона, которую вы мне вручаете, для меня означает признание с вашей стороны важности эпического повествования, литературы непреходящих ценностей, что принципиально значимо в наше время, требующее от людей быстрых решений и приучающее их не думать ни об истоках явлений, ни об их конце… …эпичность, как я ее понимаю и какой люблю у Йонсона, Пруста, Томаса Манна, Толстого, не есть нечто бесформенно-раздутое, а, напротив, представляет собой сконцентрированную гуманность, и сегодня, в эпоху короткого и затрудненного дыхания, такая эпичность являет пример свободы… Взяться за написание эпического произведения — значит пуститься в рискованную авантюру с целью спасти мир через поиск правды: затея совершенно донкихотская, но вместе с тем и необходимая.
До недавнего времени (до 2004 года) Телькамп работал врачом на станции «Скорой помощи» в Дрездене и Мюнхене. Второй роман Телькампа, «Зимородок» (2005), — история безработного философа, сближающегося с группой террористов, — привлек пристальное внимание критиков, хотя некоторые из них и упрекали молодого автора в излишней усложненности языка, зато другие увидели в этой усложненности особую позицию, противостояние литературе мейнстрима.
«Башня» — третий роман Телькампа, который отчасти носит автобиографический характер: автор рассказывает о жизни нескольких семей в престижном дрезденском районе, заселенном в основном представителями интеллигенции, в 1983—1989 годах. Одного из двух главных героев (подростка, затем молодого человека), Кристиана, Телькамп заставляет пройти через главные этапы своей — автора — подлинной биографии: Кристиан, как когда-то Телькамп, учится в престижной гимназии, в старшем классе подписывает контракт на трехгодичную службу в танковых войсках, чтобы по окончании этого срока получить место на медицинском факультете университета… Армейская служба Телькампа, правда, проходила куда более благополучно, чем у его героя, который, ударив офицера, попадает под военный суд и затем в страшный лагерь Шведт, где работает на карбидовом заводе. Но в октябре 1989-го и сам Телькамп, как Кристиан, должен был участвовать в полицейской акции против демонстрантов (от чего сразу отказался, исключив для себя, как он тогда думал, возможность получения высшего образования; однако уже через месяц Берлинская стена пала и ситуация резко изменилась).
Второму главному герою, дяде Кристиана Мено Роде, биологу по образованию, работающему редактором в дрезденском издательстве «Гермес», Телькамп «дарит» свою любовь к книгам и пристрастие к сочинительству: многочисленные страницы романа, набранные курсивом, представляют собой «роман в романе» — записки Мено и отрывки из его дневников. «Голос» же самого Кристиана передан в тех письмах, которые он пишет из армии родным. Преобладает, однако, голос автора — нейтральный голос повествователя, который время от времени прерывается всякими врезками, вроде цитат из телепередач или историй, иногда даже анекдотов, рассказываемых другими персонажами. Книга как целое, таким образом, представляет собой «рваный монтаж» из разнородных в стилистическом плане элементов. Принцип мозаичности для автора, видимо, важнее, чем связность повествования. Истории персонажей можно проследить лишь пунктирно, часто они обрываются, так и не добравшись до сколько-нибудь эффектной «развязки», да и сам роман заканчивается знаком двоеточия. Нарочитая усложненность структуры прекрасно передает ту атмосферу неуверенности, слухов, удивления перед стремительностью политических изменений, что была столь характерна для последних лет существования ГДР. Кроме того, подобный стиль удачно отражает фрагментарность сознания современного человека, получающего самую разную информацию и с разных сторон, — нечто подобное мы встречаем в прозе других крупных немецких прозаиков — Альфреда Дёблина, Арно Шмидта.
Разрозненные истории в романе Телькампа объединяются образом Дрездена — до осязаемости реального и в то же время мифического. Большинство событий происходит как будто бы в том располагающемся на возвышенности районе бывших вилл, который называется Вайсхирш (Белый Олень). Однако автор не только переименовывает некоторые улицы и дома, но и перемещает их в пространстве: он придумывает мост, ведущий из Башни (района Башенной улицы, где живут его главные герои) в Восточный Рим — не существующий под таким названием закрытый район, с домами, заселенными представителями партийной номенклатуры и «красной аристократии» (то есть старых коммунистов, ученых и писателей, проведших часть жизни в Советском Союзе). Если присмотреться к нарисованной от руки карте города, помещенной на первой и второй страницах обложки, то там обнаружатся не существующие в реальности объекты: не только выдуманные Телькампом Улиточная скала (дом партийного руководителя Барсано), Угольный остров (где работают цензоры и располагается тюрьма) и Асканийский остров (где происходит заседание военного суда), но также Самарканд (район химических заводов) и Карбидный остров, которые, согласно тексту самого романа, должны быть где-то далеко на востоке, вблизи польской границы, и на юго-западе, в районе Леуны-Шкопау-Биттерфельда. Странно также то, что здание Оперы Земпера нарисовано посреди реки, а отдельные части города на карте обозначены как Легкие, Сердце, Печень, Опорно-двигательная система…
Дело в том, что речь идет не просто о Дрездене 80-х годов, а о том, каким Дрезден виделся его жителям: каким он был в их разговорах и кошмарных снах, в воспоминаниях о прошлом, недавнем и очень отдаленном, — речь вообще идет об истории и повседневности, преломляемых в сознании людей. Об Опере Земпера в том числе, долгое время (и во времени этого романа — тоже) существовавшей в двух ипостасях: как руины и как оставшееся в памяти дрезденцев прекрасное здание.
Отсюда — особая метафоричность, сгущенность, «барочность» языка, призванного сплавить воедино реальность, сны, страхи, догадки, различные оттенки смыслов. Ведь в социалистическом Дрездене жили люди, которые были еще прочно связаны — и своим образом жизни, и своими интересами — с предшествовавшей социализму культурой, культурой немецкого «просвещенного бюргерства». Разные пласты культуры для них в самом деле сосуществовали.
Телькамп в одном из интервью определил особенности этого социального слоя так:
«Просвещенность была для них сокровищем и ценностью. Да, они жили в особняках, но особняки эти пришли в упадок, обветшали. Серьезной собственностью, по сути, никто не обладал, если не считать книг, пластинок, а главное — знания как такового и одержимости желанием это знание сохранить… Такой феномен существовал в Йене, в Берлине — в районе Пренцлауэр Берг, где тон задавала художественная богема. 'Башни' имелись повсюду. Между прочим, и за пределами ГДР — в Чехословакии (в Праге) и в Москве (в районе Арбата). Чем пристальнее присматриваешься, тем больше такого обнаруживаешь».
«Я описываю ГДР, — рассказывает Телькамп в еще одном интервью. — Маленький, типично буржуазный квартал в Дрездене — это как владения Спящей красавицы, спрятанные за кустами роз, выросшими на протяжении столетий. Орнаментальность повествования, влюбленность в детали, даже одержимость ими — это мои розы, прорастающие сквозь текст… Дрезден привык считать себя прекраснейшим городом мира, Флоренцией на Эльбе. Ни один дрезденец из описываемого мною слоя не хотел ничего слышать о плохих санитарных условиях. Или о нацистах в городе. Это подпортило бы лак на прекрасной картине в стиле Каналетто. Разумеется, я этот город люблю. И люблю своих персонажей. Но я не закрываю глаза на то, что его можно видеть и по-другому».