Башня. Новый Ковчег 4
Шрифт:
— Наташа, проводи нас к кабинету главврача, хорошо? — сказал он. — И ничего не бойся. Мы не сделаем тебе ничего плохого.
Произнося это, он был совершенно искренен. Нет, он не знал, чем всё закончится для этой Наташи, не знал и не думал об этом. Даже если придётся девочку убрать, какая разница — жизни этих людей, короткие или длинные, чаще всего бесцельны и унылы. А в этой — Сергей окинул медсестричку равнодушным взглядом, даже и потенциала никакого нет.
Дверь кабинета, к которому они подошли, со строгой табличкой «Главный врач. Бергман А. К.» была заперта. Сергей подёргал
— Я же говорю, Анна Константиновна куда-то ушла. С теми мужчинами, — осторожно сказала медсестричка, косясь на автомат ближайшего к ней бойца.
— Да-да, — рассеянно проговорил Сергей, машинально снял очки и принялся протирать стекла — привычка, укоренившаяся с детства и вызывающая смех у его идиотов-одноклассников. С годами он научился худо-бедно справляться с ней и даже обратил её себе на пользу: люди в массе своей глупы и за смешной и нескладной внешностью зачастую не способны разглядеть истинную суть человека, а если им ещё и немного помочь, накинуть на себя флёр чудаковатости и странности, то можно добиться многого. Но в минуты растерянности и волнения эти монотонные движения — снять-протереть-надеть — совершались как бы автоматически, без участия Сергея. Сейчас был именно такой момент. Он не понимал, что делать, какие шаги предпринять дальше, нужно ли ему в этот пустой кабинет, а он был пуст, это и так понятно, и руки его сами собой потянулись к очкам.
— У меня есть ключ от кабинета. Там лекарства хранятся, дежурным медсёстрам положено с собой ключ носить.
Монотонные движения Сергея подействовали на юную медсестричку умиротворяюще. Она, как и многие другие, вдруг увидела перед собой застенчивого интеллигента, повелась на это, расслабилась, и в её торопливых словах Ставицкий привычно уловил желание помочь. Желание, продиктованное добротой — ещё одним глупым и бесполезным чувством, свойственным некоторым представителям низшей касты. Этой вот было свойственно.
— Если хотите, я вам открою.
— Да-да, конечно, — Сергей надел на нос очки и мило улыбнулся.
Пустой кабинет выглядел так, словно его покидали в спешке. На столе были разбросаны какие-то карточки, часть из них валялась на полу, телефон явно сдвинут, застыл на краю, криво поставленный на тонкую стопку папок. Хотя, если верить словам глупой девчонки, те люди, которых она видела, на самом деле очень сильно спешили.
Он обогнул стол, сел в кресло главврача, неудобное, жёсткое, с врезающейся в лопатки спинкой. На автомате пододвинул к себе телефон, поставил ровно, проверил, как лежит трубка. Точные, выверенные движения давали иллюзию контроля над ситуацией и немного приводили мысли в порядок. Медсестричка Наташа жалась у двери, не смея выйти. Да она и не смогла бы, даже если бы очень захотела. Двое бойцов перекрыли вход, ещё двое, один из которых держал Нику, остались снаружи. Рядом со Ставицким был только командир отряда, человек-функция с непроницаемым лицом-маской, полезный человек, Сергею такие нравились — хорошо работающие винтики в сложном механизме Башни.
— Наташа, — Ставицкий обратился к медсестре. — Опиши, пожалуйста, тех людей, с которыми ваша главврач ушла. Как они выглядели?
— Обычно. Я не разглядывала. Пожилые уже, вроде вас… ой! — она в ужасе осеклась, поняв, что сморозила бестактность. — Я хотела сказать, взрослые совсем. Лет сорока, наверное. В больничной одежде они были — серые штаны с курткой. У нас пациентам такую выдают. Я ещё подумала, чего они так странно вырядились, они же у нас не лежали. То есть, в больничной одежде были двое, которые с Анной Константиновной были…
Двое? Почему двое? Нет, скорее всего, один из них точно Савельев. Если он тут прятался, то понятно, что надето на нём должно быть именно больничное. Но почему их было двое? Почему? Неприятное предчувствие кошкой заскреблось изнутри. Он не понимал, в чём дело, ухватился за эту обрывочную, скудную информацию, которая больше сбивала с толку, чем помогала, и почти не слушал того, что торопливо говорила медсестра.
— …вообще столько народу здесь бегало, мужчины незнакомые, я никого не знаю. Но эти в костюмах были, ну как у начальства. Один мужчина совсем старый, полный, а ещё там был…
В кармане звякнул планшет. Сергей потянулся за ним, почему-то подумав, что это, наверно, Юра, пьяный, безвольный паникёр.
Он ошибся. Сообщение было не от Рябинина.
«Величко собрал экстренное заседание Совета. Началось только что. Он говорит, что Савельев выжил. И про какую-то АЭС. Обвиняет во всем вас с Рябининым. Требует одобрить ваш арест».
Рука, державшая планшет, предательски задрожала. Сергей глубоко вдохнул, призывая на помощь всю свою выдержку. Перед глазами, как и всегда, в таких случаях, когда он терял контроль над собой или ситуацией, всплыло строгое лицо бабушки Киры.
«Ты — Андреев, Серёжа, — спокойно произнесла она, и от её ровного голоса Сергею стало легче. — Ты — Андреев. И ты не имеешь права показывать свои истинные чувства кому бы то ни было. Особенно свой страх. Запомни, Серёжа, страх нельзя показывать никому. Над тобой в школе все смеялись, потому что видели, как ты боишься. Ты должен всегда держать себя в руках. Что бы ни случилось. Потому что ты — Андреев. Ты — лучший. Выше тебя никого нет в этой Башне».
«Я — Андреев», — мысленно повторил Сергей вслед за Кирой Ставицкой и почувствовал, как паника отступает. Он ещё раз медленно перечитал сообщение. Савельева на Совете нет, и это хорошо. Значит, есть шанс. Рука сама потянулась к телефону.
— Квартира Рябининых, — на том конце провода раздался сухой, лишённый эмоций голос старой, вышколенной горничной, очень похожий на голос хозяйки, Натальи, с теми же ломкими, отрывистыми нотками. Хорошая прислуга всегда подсознательно копирует своих хозяев, так уж заведено, и в этом есть что-то правильное, фундаментальное, то, на чём держится мир: лакеи стремятся быть похожими на хозяев, оставаясь при этом всего лишь лакеями.
— Это Ставицкий. Позовите Юрия Алексеевича.
— Здравствуйте, Сергей Анатольевич, — горничная вложила в свой голос положенную порцию уважения. — Юрию Алексеевичу нездоровится. Они прилёг.
Старая служанка выдала заготовленную версию, ни разу не сбившись, и для постороннего человека она означала только то, что было сказано, зато свой по лёгкой смене интонации, едва уловимой и почти неосязаемой, понимал — Юра пьян, пьян как последняя скотина.
— Нина, дорогая. Скажите Юрию Алексеевичу, что это срочно, — он говорил ровно, но горничная так же верно, как и он сам до этого, считала его посыл: буди этого идиота, как хочешь, но чтоб был.
— Минутку, Сергей Анатольевич.