Башня. Новый Ковчег
Шрифт:
Разумеется, отдельные люди так или иначе убирались с дороги, но речь шла именно об отдельных людях, чьё даже физическое устранение не сильно вступало в противоречие с его, Антона, моралью. Но сейчас надо было убрать не одного-двух зарвавшихся конкурентов, а сто шестьдесят человек, среди которых были дети. Нет, гуманизмом Кравец не страдал, и с совестью у него всё было в порядке, его беспокоило другое. Если где-то что-то пойдёт не так, на кого повесят всех собак? Шестое чувство, всегда срабатывающее безукоризненно, подсказывало Антону, кто станет козлом отпущения. И быть этим козлом отчаянно не хотелось.
Именно поэтому Кравец попридержал исполнение приказа, отложил
Литвинов и Савельев сошлись в смертельной схватке. Они были больше, чем друзья и стали больше, чем враги. Один из них способен стереть его, Антона, в порошок, другой пройдёт по нему катком. Невозмутимо. Равнодушно. Раздавит, не заметив. Нужно было делать выбор. «Из двух зол меньшее?» — усмехнулся Кравец.
Вчера, забирая у Ивлева препарат для отравления людей на запертом уровне, он заметил, что лаборатория Ивлева выглядит как будто слегка по-другому: всюду стояли какие-то коробки и ящики, Ивлев словно собрался переезжать.
«Вот я дурак!» — Кравец покачал головой. Ведь Ивлев действительно переезжал.
Антон только сейчас понял замысел Литвинова: пожертвовать лабораторией по производству наркотиков (вернее, судя по готовящемуся переезду Ивлева, просто переместить её в другое место), подставить Анну, ликвидировав тем самым и тайную больницу, которая стала причинять Борису слишком много хлопот, и саму Анну. А ведь Литвинов её любил. Пусть когда-то давно, но любил. А сейчас, не колеблясь, приносил в жертву. И если он способен сделать такое с женщиной, к которой некогда испытывал сильные чувства, то что такое для него он, Антон Кравец? Пыль. Грязь под ногами. Но Савельев — Антон ещё раз бросил взгляд на Павла Григорьевича — Савельев был в сто раз хуже. Поэтому… Кравец поднял правой рукой трубку телефона, левой — чуть дрожащей — нервно набрал нужный номер.
— Через час, — сказал тихо, но отчётливо. — Будьте готовы к операции через час. Проконтролирую лично.
Трубка с тихим стуком опустилась на аппарат.
Обратный отсчёт пошёл.
Глава 22
Глава 22. Сашка
Сашка клял себя на чём свет стоит.
Второй раз за месяц встреча с Савельевым, будь он неладен вместе со своей Никой, с Кравцом и со всеми их политическими играми.
Если бы Сашка мог повернуть время вспять, он бы вернулся на ту злополучную вечеринку, куда пришёл с Марком (чёрт бы пробрал и Марка тоже), а ушёл вместе с Никой Савельевой, девочкой, с которой у него априори не могло быть ничего общего. И что он теперь имеет? Кучу проблем и сомнительные привилегии.
После того как Сашка облажался с отчётом, Кравец вызвал его к себе и недвусмысленно дал понять, что с ним будет, если он оступится ещё хоть раз или проявит самодеятельность, а также выдал чёткие инструкции, что и кому говорить.
— Почемучке Ледовской скажешь, что Ника попросила тебя прикрыть, а сама отправилась куда-то вниз, куда — ты не знаешь, — голос Кравца был холоден и пуст.
— А…
— Никаких «а», этого достаточно.
И этого действительно оказалось достаточно. Сашка видел, что Веру раздирают противоречия: с одной стороны, она ему не верила, что было неудивительно — Ледовская никогда ему не доверяла в отличие от всех остальных, а с другой стороны, она боялась навредить Нике. Любовь и преданность подруге в итоге победили, Кравец, отменный психолог, виртуозно сыграл на Вериных чувствах, не сфальшивив ни на одной ноте.
С Савельевым было сложнее.
— Вряд ли Савельев объявится у тебя в ближайшее время, но если вдруг… если вдруг, отрабатывай ту же версию, что и с Ледовской: ушла куда-то вниз, просила папе ничего не говорить, куда ушла — не знаю. Но об этом сразу доложить мне. Сразу! А не как в прошлый раз. Дальнейшие инструкции получишь позже.
Наивно было бы предполагать, что обойдётся без дальнейших инструкций — не обошлось. И опять Кравец угадал появление Савельева с потрясающей точностью, хотя вряд ли угадал, скорее срежиссировал, и в этой постановке Сашке уже отводилась роль не простого статиста.
— Так, где Ника? — в спокойном голосе Павла Григорьевича отчётливо проступила холодная ярость.
— Она ушла куда-то вниз… я не знаю точно, куда. Ника мне не говорила. Она просила и вам ничего не говорить. Ника сама просила…
Когда они с Кравцом отрабатывали эту сцену, все возможные варианты этой сцены, тот велел добавить больше дрожи в голос.
— Больше страха, больше. Потрясись перед ним основательно, у тебя получится. Тут ты талант, — своего презрения Антон Сергеевич не скрывал. — Разыграй своё амплуа труса по полной. А потом, потом скажешь ему вот что…
То, что Антон изложил дальше, заставило Сашку побледнеть.
— Это же неправда! Павел Григорьевич никогда не поверит, что Ника распространяет наркотики. Ника никогда не имела ничего общего с наркотиками…
— Да ну? — Кравец хитро прищурился. — Ты плохо знаешь свою подружку. Именно в данный момент у неё с наркотиками гораздо больше общего, чем ты думаешь. Впрочем, тебе и не нужно говорить об этом Савельеву напрямую. От тебя требуется только намекнуть. Запомни, ложь срабатывает в двух случаях: когда она так отвратительна и чудовищна, что в неё невозможно поверить, и когда ты сеешь зёрна сомнений в чужую душу. Только не забывай эти зёрнышки удобрять и поливать…
— А про это ты что скажешь?
Савельев чуть ли не в лицо ткнул ему ту самую злополучную записку, которую Сашка писал Змее. От Кравца он знал, что записка уже у Павла Григорьевича.
— Павел Григорьевич, это была обычная вечеринка.
— С наркотиками?
— Да. Мы все дурили, и все немного тогда… ну, просто по приколу…
— Кто принёс наркотик?
— Я не знаю точно. Но мне его дала Ника.
Это и было то зерно сомнения, о котором говорил Кравец. Сашка видел, как тень недоверия пробежала по лицу Павла Григорьевича, как в глазах мелькнул и тут же погас гнев, как чуть дрогнула записка, зажатая в руке.
Возвращаться назад в офис не хотелось. Сашка чувствовал, что щёки его пылают, а колени дрожат. Он отошёл чуть подальше от двери и особенно от окна, через которое его мог видеть Кравец (Сашка не знал, но догадывался, что Кравец наблюдал за их с Савельевым разговором), прошёлся по коридору, остановился, не доходя до туалетов, прислонился спиной к стене. Сердце колотилось, норовя выскочить из груди, а дыхания не хватало. Он как будто полчаса отпахал в спортзале на беговой дорожке на самом максимальном режиме, только в отличие от беговой дорожки, которая приносила вместе с усталостью чувство удовлетворения, сейчас в душе и сердце жил только страх. Ведь, когда Ника вернётся… господи — Сашка резко запрокинул голову, ударившись о стену, зажмурился от боли — господи, хоть бы она никогда не возвращалась…