Бастард де Молеон

Дюма-отец Александр

– Дона Педро! – в порыве радости вскричал Аженор.

– Ага, шевалье, – подхватил Энрике, – я вижу, вас это устраивает! Аженор почувствовал, что радость делает его бестактным, и сдержался.

– Да, сир, устраивает, – сказал он, – ибо я усматриваю в этой миссии возможность послужить вашему величеству.

– Вы в самом деле окажете мне услугу, и немалую, – продолжал Энрике, – хотя, предупреждаю вас, мой благородный посланец, не без риска для жизни.

– Располагайте мной, государь.

– Надо будет, – пояснил король, – объехать всю Сего-вийскую равнину, где-то там сейчас блуждает дон Педро. В качестве

верительной грамоты я дам вам перстень, который принадлежит моему брату; дон Педро наверняка его узнает. Но прежде чем согласиться, шевалье, подумайте хорошенько над тем, что я вам скажу.

– Я слушаю вас, государь.

– Если по дороге на вас нападут, приказываю вам сдаться в плен; приказываю также под угрозой смерти не выдавать целей вашей миссии; вы повергли бы в уныние слишком многих наших сторонников, сообщив им, что я, достигнув вершины своего счастья, обратился к моему врагу с предложением заключить мир.

– Заключить мир! – изумился Аженор.

– Так хочет коннетабль, – сказал король.

– Я, сир, не могу ничего желать, я могу лишь просить, – возразил коннетабль. – Вот я и просил вашу светлость взвесить перед лицом Всевышнего всю опасность той войны, которую вы ведете. В таком деле не самое главное – иметь на своей стороне земных царей, нужно, чтобы за тебя стоял и Царь небесный. Правда, склоняя вас к миру, я нарушаю данные мне указания. Но даже мудрый король Карл Пятый одобрит меня, когда я скажу ему: «Государь, жили-были два мальчика, рожденные от одного отца, два брата; подняв меч друг на друга, они когда-нибудь могут сойтись в поединке и погибнуть. Государь, чтобы Бог простил брата, поднявшего меч на брата, прежде всего необходимо, чтобы закон стоял на стороне того, кто жаждет Божьего прощения». Дон Педро предложил вам мир, но вы отказались; если бы вы приняли мир, то люди сочли бы, что вы испугались; теперь, когда вы победили, на вас возложена корона и вы стали королем, вы сами должны предложить дону Педро мир, и люди скажут, что вы государь великодушный, незлобивый, радеющий только о справедливости; и та часть земель, что вы сейчас потеряете, скоро вернется к вам благодаря свободному выбору ваших подданных. Если дон Педро не примет мира, ну что ж, мы выступим против него и вам больше не в чем будет себя упрекнуть, поскольку он сам обречет себя на гибель.

– Все это правильно, – со вздохом ответил Энрике, – но представится ли мне возможность его погубить?

– Государь, я сказал то, что сказал, а говорил я по совести, – ответил Бертран. – Тот, кто желает идти прямым путем, не должен себя убеждать, что может пройти тот же путь, сильно петляя.

– Да будет так! – воскликнул король, притворившись, будто во всем согласен с Дюгекленом.

– Значит, решение вашего величества твердо? – спросил Бертран.

– Да, окончательно.

– И вы не сожалеете о нем?

– О господин коннетабль, вы требуете от меня слишком многого! – возразил король. – Я даю вам свободу действий, чтобы вы принесли мне мир, но большего не просите.

– Тогда, государь, разрешите мне дать шевалье те инструкции, о которых мы с вами условились, – попросил Бертран.

– Не утруждайте себя этим, – живо ответил король. – Я сам все объясню графу, и, кстати, – прибавил он шепотом, – вы же знаете, что мне надо передать ему кое-что.

– Прекрасно, государь! – воскликнул

Бертран, который не догадывался, почему король так торопится его удалить.

И Дюгеклен ушел, но, не дойдя до порога беседки, вернулся.

– Не забывайте, государь, что за добрый мир, если потребуется, можно отдать полкоролевства, условия его должны быть совсем мягкими, а манифест – очень осторожным, христианским, не задевающим ничьей гордыни.

– Да, разумеется, – сказал король, невольно покраснев, – будьте уверены, коннетабль, что мои намерения именно таковы…

Бертран не счел нужным настаивать на своем, хотя показалось, что на миг у него возникли какие-то подозрения; но король проводил Дюгеклена такой дружеской улыбкой, что подозрения коннетабля, кажется, рассеялись.

Король посмотрел вслед Бертрану.

– Шевалье, – обратился он к Молеону, едва коннетабль скрылся среди деревьев, – вот перстень, что подтвердит дону Педро ваши полномочия. Но пусть слова, сказанные коннетаблем, сотрутся из вашей памяти, а мои – запечатлятся в ней навсегда.

Аженор кивнул в знак того, что внимательно слушает.

– Я обещаю дону Педро мир, – продолжал Энрике, – и отдам ему половину Испании от Мадрида до Кадикса, я останусь его братом и союзником, но при одном условии.

Аженор поднял голову, все больше удивляясь тону, нежели смыслу речи государя.

– Да, – подтвердил Энрике, – что бы ни говорил коннетабль, я настаиваю на этом условии. По-моему, Молеон, вы удивлены, что я кое-что скрываю от славного коннетабля. Слушайте меня: коннетабль – бретонец, человек, непоколебимый в своей честности, но он даже не догадывается, как дешевы клятвы в Испании, стране, где страсть жжет сердца нещаднее, чем солнце землю. Поэтому он не может понять, как сильно ненавидит меня дон Педро. Будучи законопослушным бретонцем, коннетабль забывает, что дон Педро предательски убил моего брата дона Фадрике и без суда задушил сестру его суверена. Коннетабль полагает, что у нас, как во Франции, война ведется на полях сражений. Король Карл, который повелел Дюгеклену уничтожить дона Педро, знает об этом лучше; это гений короля Карла продиктовал мне те приказы, которые я даю вам.

Аженор, до глубины души потрясенный признаниями короля, склонился в поклоне.

– Итак, вы отправитесь к дону Педро, – продолжал король, – и от моего имени пообещаете ему все, о чем я вам говорил, но за это потребуете, чтобы мавр Мотриль и двенадцать придворных вместе с семьями – на этом пергаменте их имена – стали моими заложниками.

Аженор вздрогнул. Король упомянул о двенадцати придворных с семьями; значит, с Мотрилем, если он окажется при дворе короля Энрике, будет и Аисса.

– Если это условие будет выполнено, – продолжал король, – вы доставите заложников ко мне.

От радости дрожь пробежала по жилам Аженора; дон Энрике это заметил, хотя и истолковал неверно.

– Вам страшно? – спросил он. – Но ничего не бойтесь и не думайте, что ваша жизнь будет подвергаться опасностям среди этих негодяев. Нет, опасность невелика, я, по крайней мере, так считаю; если вы быстро доберетесь до реки Дуэро, то на другом берегу вас будет ждать эскорт, который защитит вас от любого нападения, а мне обеспечит взятие заложников.

– Государь, вы заблуждаетесь, вовсе не страх заставил меня вздрогнуть, – возразил Молеон.