Бастион одиночества
Шрифт:
— Они улетают каждый час.
— Верно, но в тринадцать ноль-ноль я должен быть в «Дримуоркс». Не пытайся все испортить, Эбби, и не трахай мне мозги.
— Я не собираюсь никого трахать, не беспокойся, Дилан.
— Эбби! — Я насупил брови.
— Даже тебя. Так что не ревнуй меня к самому себе — нет оснований.
— Возвращайся в кровать, — предложил я.
Эбби зевнула и потянулась, уперев руки в бедра и прижав локти к бокам.
— Хотя, если бы мы трахались почаще, может, все складывалось бы иначе.
— У кого?
— Трахаются обычно только двое.
Я
Эбби засунула руку под трусы.
— Когда ты заснул вчера, я сама себя удовлетворила.
— Разговаривают об онанизме тоже по меньшей мере двое, Эбби, но от этого оно не превращается в занятие сексом. — Мы с Эбби все время так общались. Под аккомпанемент подшучиваний с отвратительным привкусом дежа вю я продолжал просматривать диски.
— Сказать, о ком я думала, когда кончала? О, как это было здорово!
— Он закатывал глаза в твоем воображении?
— Что?
— Да так, ничего.
— Я скажу, если ты ответишь, к кому летишь.
— Значит, я должен назвать имя реального человека, а ты — того, о ком просто думала. Считаешь, это справедливо?
— Мой человек тоже реальный.
Ничего не ответив, я достал еще парочку дисков — Свомпа Догга и Эдита Фроста.
— Я воображала, будто меня лапает д'Сюр. Представляешь, Дилан? Раньше я никогда о д'Сюре не мечтала, ни на минутку не задумывалась о нем как о мужчине. Потом он достал свой член — преогромный!
— Неудивительно.
Я и в самом деле не удивился. Ни появлению д'Сюра в эротической фантазии Эбби, ни тому, что она вообразила, будто его пенис невероятных размеров. Д'Сюр был не только ее научным руководителем и рок-критиком, и даже не только рок-музыкантом. Профессора различных отделений магистратуры были настоящими звездами, обожаемыми всем городом. Когда ты заходил в университетскую забегаловку и заставал там кого-нибудь из них — сейчас в лучах славы купались Эвитал Рэмпарт, Ставрос Петц, Куки Гроссман и Гай д'Сюр, — сидящим за столиком над чашкой кофе, твой желудок подпрыгивал к самому горлу. На этих людей в Беркли смотрели как на богов. Их нечитабельные талмуды стояли во всех книжных магазинах на передних полках.
Эбигейл Пондерс была единственным ребенком семейной парочки дантистов из Пало-Альто — достойных борцов за лучшую жизнь среднего класса. Их самой заветной мечтой было получение дочерью ученой степени. Диссертация Эбби называлась «Образ темнокожей певицы в парижском отображении афро-американской культуры. От Джозефин Бейкер до Грейс Джоунс». Два года назад она занялась поисками журналиста в Беркли, который интервьюировал Нину Саймон. В 1989 году с Ниной Саймон от лица «Мьюзишн Мэгэзин», робея и краснея, беседовал я. Эбби без труда разыскала меня. В тот вечер после делового разговора я заманил ее к себе послушать записи Саймон и, выждав некоторое время, предложил вина.
Три месяца спустя мы перевезли вещи Эбби в мой маленький дом.
— Теперь твоя очередь, — сказала она. — С кем ты намереваешься встретиться в Лос-Анджелесе? И сколько заплатишь за номер в отеле, который тебе явно не по карману?
— Отель
— Тебе что, заплатят за секс? Кто? Персонаж Диснея?
— Поднапряги мозги, Эбби. Подумай, кто в этой жизни готов платить за тебя, лишь бы встретиться с тобой.
Эбби притихла, немного смущенная. Я воспользовался своим преимуществом.
— Ты мечтаешь о лягушачьих руках своего д'Сюра только потому, что до сих пор не отдала ему содержание.
— Пошел он на фиг.
— А может, ты не зря о нем вспомнила и займешься наконец диссертацией?
— Я и так ею занимаюсь.
— М-да? Ладно. Извини.
Эбби откинулась на спинку дивана и положила ногу на ногу.
— А что твоему отцу понадобилось в Анахайме, Дилан?
— У него там дела.
— Какие?
— Он почетный гость «Запретного конвента».
— Что еще за «Запретный конвент»?
— Скоро узнаю.
Пауза.
— Это связано с его фильмом? — Эбби спросила об этом как можно мягче. Смеяться над неоконченным трудом всей жизни Авраама запрещалось.
Я покачал головой.
— Нет, с научной фантастикой. Ему присудили какую-то премию.
— Мне казалось, твоему отцу эти премии до лампочки.
— Наверное, Франческа убедила его поехать. — Новая подруга моего отца, Франческа Кассини, умела вытащить Авраама из дома.
— А почему ты не сказал, что твой отец приедет?
— Сюда он не приедет. Мы встречаемся с ним там.
Мы разговаривали натянуто и недружелюбно — все из-за сексуальных провокаций Эбби. Их немые отзвуки летали теперь по комнате, как дым одинокой сигареты.
Я достал диск Эстер Филлипс «Черноглазый блюз» и положил в сумку. Автобус, на котором я собирался добраться до аэропорта, должен был прийти через полчаса.
Эбби зажала в пальцах короткий завиток, спадавший ей на глаза. Мне вспомнился козленок, чешущий маленькие рожки о забор, — картина, которую я наблюдал в Вермонте тысячу лет назад. Почувствовав мой взгляд, Эбби потупилась и посмотрела на свои голые колени. Губы шевельнулись, но она ничего не сказала. По какому-то особому запаху в воздухе я почувствовал, что ей доставляет удовольствие томить меня.
— С тобой что-то не так.
— Не так?
— По-моему, последнее время ты опять в депрессии.
Эбби резко вскинула голову.
— Никогда не произноси это слово.
— Но я же волнуюсь за тебя.
Она вскочила с дивана и зашагала к лестнице, на ходу снимая футболку. Я лишь на миг увидел ее спину, затем Эбби исчезла из виду. Минуту спустя в ванной зашумела вода. Сегодня у Эбби был семинар, второй в новом семестре. Все лето она должна была работать над диссертацией, а я — над сценарием. Вместо этого мы занимались сексом и устраивали скандалы, которые нередко заканчивались тем, что мы объявляли друг другу бойкот и запирались каждый в своей комнате. Теперь Эбби предстояло почти что с пустыми руками идти к руководителю, а я летел в Лос-Анджелес без сценария, намереваясь оправдаться какой-нибудь выдумкой.