Бастионы Дита
Шрифт:
— Вот повезло! — воскликнул он. — Это же мозголом! Редкая вещь! К нам ее только Сокрушения и заносят.
Быстренько развязав почти пустой мешок, он стал запихивать в него отрубленные ветки.
— Зачем они тебе? — вяло поинтересовался я. — Костер в пустыне разводить?
— Ничего ты не понимаешь. Эта штука в любой беде поможет. Силы дает, боль снимает, голод утоляет. Хочешь попробовать?
— Не хочу. Напробовался уже всякой дряни.
— И правильно делаешь, — он сосредоточенно продолжал рубить куст. — Это как змеиный яд. Одна доза лечит от прострела, а две убивают насмерть. С мозголомом осторожность нужна. Главное, лишнего не перебрать. Ломтик должен быть не толще ногтя. Иначе станешь песни орать,
Дважды за это время мы слышали позади себя Звук — Сокрушения били по Гробнице Вечности, как молнии по самому высокому в округе дереву. Между собой мы почти не разговаривали: Хавр остерегался беседовать со мной при Ирлеф, Ирлеф — при Хавре, а друг с другом они вообще не могли общаться.
Вскоре мы вышли к широкой спокойной реке и по настоянию Хавра, обнаружившего брод, сразу переправились на другой берег.
— Ну, теперь полегче будет, — сказал он. — Места хоть и дикие, но безопасные. По крайней мере раньше так считалось.
Решено было немного отдохнуть, а главное, искупаться, дабы смыть покрывающую наши тела корку грязи, пота и копоти.
Ирлеф осталась на берегу сторожить наше нехитрое барахло, среди которого находилось и ружье, заряженное последней обоймой, мы же, выбравшись почти на середину реки, где глубина достигала моих плеч, принялись драить песочком свои отвыкшие от гигиены шкуры. Прежде чем войти в воду, уже окончательно голый Хавр строго предупредил Ирлеф:
— Глаз не смыкай! Лучше ходи. Чуть что — стреляй! Но с умом. В ружье всего семь зарядов осталось. Главное для тебя шум поднять и продержаться хотя бы минуту. А там уж и мы подбежим.
Зачерпнув со дна очередную пригоршню песка, я стал натирать им спину Хавра. Разрисована она была не в пример моей, но отметин тоже хватало — и грубый след копья под лопаткой, и оспины от стрел, и перекрещивающиеся рубцы от плети.
— Ты воровал, что ли? — спросил я. — За что пороли?
— Это сестрица моя развлекалась, — вроде бы даже с уважением объяснил Хавр. — Она у меня такая! Если какого-нибудь человечишку не замучает, заснуть спокойно не может. В мать, наверное, уродилась. Отец у нас спокойный. Всякую скотину любит, да и она к нему льнет.
— Скоро мы с ним свидимся?
— Скоро. За четверть месяца дойдем, а то и раньше. Смотри! — вдруг крикнул он. — Там, на берегу!
Непонятно почему, но Ирлеф шуму не подняла, хотя в данный момент к ней приближался дюжий молодец в длинной, почти до колен рубахе из небеленого полотна и в мягких кожаных сапогах, перевязанных многочисленными ремешками. Был он вроде безоружен и выглядел вполне миролюбиво. После несколько запоздалого окрика Ирлеф: «Стой на месте! Подними руки!», он покорно остановился в трех шагах от направленного на него ружейного дула и начал медленно поднимать длинные мосластые лапы. Его левая кисть с растопыренными пальцами уже обнажилась, а правая почему-то до сих пор скрывалась в чересчур просторных складках рукава.
— Стреляй! — что было мочи заорал я. — Стреляй, глупая!
Но мое предупреждение запоздало. Правый рукав, оказавшийся чуть ли не на полтора метра длинней обычного, развернувшись, упал вниз, словно в нем был зашит свинцовый слиток (так, кстати, оно и было), а затем описал стремительную горизонтальную дугу. К счастью, удар этого потаенного кистеня не достиг Ирлеф, но выбитое из ее рук ружье улетело в кусты. Правда, Блюстительница Заветов не подкачала — упав, словно от страха, на спину, она дождалась, пока противник шагнет вперед, и уж тут врезала ему обеими ногами в пах. Мы в это время, поднимая фонтаны брызг, уже мчались к берегу. Однако путь нам заступили неизвестно
— Остановитесь! — крикнул нам на языке урвакшей один из копейщиков. — Еще шаг, и ваш спутник расстанется с жизнью.
— Что вам надо? — не спуская глаз с поверженной Ирлеф, прохрипел я.
— Помощи и совета, — последовал ответ.
— Разве так у добрых людей принято просить их?
— А как же иначе? — удивились копейщики. — Попробуй по-иному замани к нам гостей. Ведь если помощь окажется бесполезной, а совет — пустым, вам не поздоровится.
— Хорошо. Отпустите нашего спутника, и мы добровольно пойдем за вами.
— Нет уж! — дружно возразили мне. — Сначала мы вам ручки свяжем, а уж потом тронемся. И нам спокойнее, и вам лишнего соблазна не будет.
— Может, сначала оговорим все толком. — Хавр, видно, еще не потерял надежду на изменение невыгодной для нас ситуации.
— Что тут оговаривать! — на него замахали руками и копьями. — За ладный совет — наградим! За пустопорожний — покараем!
Народу каплюжников, у которого мы оказались в плену (а может быть — в гостях), совет и помощь требовались в деле весьма деликатного свойства: разочаровавшись в своей прежней религии, однако не отваживаясь вступить на губительную стезю атеизма, они изнывали от желания приобщиться к какой-нибудь новой вере. А поскольку миссионеры в их края что-то не торопились, в соседние земли были высланы летучие отряды, отлавливавшие всех встречных-поперечных, кто в принципе мог быть причастен к богам, духам, дьяволам, теням умерших и прочей царящей над человеком нежитью. Немало безбожного или просто косноязычного люда сложило головы перед главным (а ныне пустующим) храмом каплюжников, потому что мало было убедить собрание старейшин в преимуществе той или иной религии, требовалось еще и выиграть публичный диспут у жрецов предыдущего, низвергнутого божества, которые тоже рисковали жизнью и потому могли заспорить до обморока кого угодно.
Старейшины, которым давно пора было расходиться по родным селениям, где без благословения нового Господа даже и сеять не собирались, решили теологический спор в долгий ящик не откладывать. Даже не покормив, нас выгнали на лобное место перед семиугольным каменным храмом, бесспорная величественность которого несколько умалялась тростниковой кровлей и следами погрома внутри. Иерархи отринутой веры числом под дюжину выглядели весьма неплохо, хотя и были закованы в цепи. Старейшины, самый пожилой из которых мог бы еще, наверное, и быка завалить, и молодку трахнуть, расселись вокруг нас прямо на земле. На противоположном конце площади мастеровые подновляли порядком обветшавший эшафот универсального назначения — и виселица на нем имелась, и плаха, и остро заточенные колья.
— К какой же вере мы их склонять будем? — едва ли не с отчаянием спросил меня Хавр. — В жизни ни во что другое, кроме силы и удачи, не верил. Дай волю Ирлеф, она такого наплетет про Изнанку, про ее исчадий да про свои Заветы, что нас сразу по суставам разберут. К тому же она и языка не знает. Придется тебе отбрехиваться. Уж ты-то о всяких чудесах не понаслышке знаешь. Вспомни что-нибудь или придумай. Главное, чтобы новый боженька этим увальням по душе пришелся.
— Знать бы хоть, за что они старому отставку дали, — пробормотал я.