Батареи Магнусхольма
Шрифт:
— Если где-нибудь поблизости, душка.
— Хм… «Франкфурт-на-Майне»?
— Я там еще не была, и приличные женщины в такие места не ходят!
— Вы же не одна, а с кавалером.
Подумав, Каролина согласилась.
Лабрюйер хотел, чтобы она поглядела, как одеваются рижанки. Одно дело — когда Каролина, суетясь возле аппарата, сильно напоминающего средневековое осадное орудие, покрикивает на клиенток, чтобы не двигались и не моргали, а другое — когда она получит возможность хотя бы спокойно рассмотреть со вкусом одетых дам.
Вскоре они уже сидели в ресторане.
Каролина действительно немного смутилась — ее блузка с огромным бантом на груди выглядела уж слишком нелепо. Лабрюйер оглядывал зал в поисках хорошеньких женщин, и вдруг окаменел.
Чета Красницких опять была здесь.
При мысли, что сейчас Иоанна д’Арк повернется и увидит его в обществе страшилища, Лабрюйер чуть не сбежал.
Красницкие сидели за два столика от него, в обществе немолодого офицера. Подошел официант, склонился над столом, чтобы заменить тарелки, офицер откинулся назад, Лабрюйер увидел его лицо и удивился — это был знакомец, военный инженер Адамсон.
Они познакомились, когда Лабрюйер нанялся в церковный хор и пел в храме Петра и Павла, что в Цитадели. Тогда он всех гарнизонных офицеров знал по крайней мере в лицо, а с Адамсоном познакомился так — инженер вздумал из лютеран перейти в православные и часто бывал в церкви, беседовал с иереями, пробовал даже петь в хоре, но вскоре энтузиазма поубавилось, и он, покрестившись, стал обычным прихожанином.
Лабрюйер вытянул шею, стараясь разглядеть погоны серебряного галуна с красными просветами, с эмблемой — перекрещенными серебряными лопатой и киркой. Ему было любопытно — поднялся ли Адамсон по служебной лестнице. Был, помнится, штабс-капитаном с четырьмя звездочками на погонах, а теперь что же? Ни одной? Значит — капитан.
Господин Красницкий встал и прошел в направлении мужской комнаты.
— Вот он, — шепнул Лабрюйер Каролине. — Тот мошенник, который прибыл сюда на гастроли… Его бы снять на карточку…
— Живет здесь? — осведомилась Каролина.
— Насколько знаю, здесь, но собирается снять квартиру.
— Я что-нибудь придумаю. Если эта дамочка пойдет в дамскую комнату, я — за ней…
— Понятно.
— А у офицерика-то губа не дура…
Каролина сидела так, что хорошо видела Иоанну д’Арк. Лабрюйер же нарочно повернулся, чтобы ее не видеть вовсе.
— Воспользовался тем, что муженек сбежал, и ручку целует… — продолжала Каролина. — Смотреть противно. Как только уважающая себя женщина позволяет целовать руку? Это же унизительно.
— Почему унизительно? — удивился Лабрюйер. Он много всяких глупостей услышал от Каролины, но такое прозвучало впервые.
— Ну как же? Мужчина этим говорит: ты настолько ниже меня, что я могу целовать тебе руку без всякого ущерба для своего самолюбия!
Понять такую логику Лабрюйеру было не дано.
Тем более, что в голове у него складывалось иное логическое построение.
Иван Иванович Адамсон живет на одно офицерское жалованье. Проиграть мошеннику, значит, он может только это жалованье. Ну, если втянется в игру и войдет в азарт, то наберет долгов. И все равно — получится не та сумма, с которой мошенник международного уровня станет связываться. Украсть у Адамсона тоже нечего. Так на кой он сдался Красницкому?
Могло ли быть так, что они — просто давние знакомцы? Встретились в Риге, решили поужинать вместе, и Красницкий запросто оставил жену с приятелем, удалившись в мужскую комнату…
Но, позвольте, что можно делать в мужской комнате чуть ли не четверть часа?
Не зря Лореляй называла Лабрюйера ищейкой. Полицейская закваска была в нем неистребима.
— Фрейлен Каролина, мне это не нравится, — шепнул Лабрюйер. — Пойду-ка я посмотрю, куда этот муженек подевался. А вы не спускайте глаз с госпожи Красницкой.
Каролина кивнула.
Тут некстати появился официант с подносом.
Лабрюйер заказал хороший ужин — «зауэрбратен», тарелку пирожных «кремшнитте», чай. Когда перед ним поставили этот самый «зауэрбратен», он даже немного растерялся — четыре толстых ломтя нежнейшей говядины, которую перед тем, как жарить, три дня мариновали в вине, гора картофельных клецок, залитых особым соусом с изюмом, имбирем и свекольным сиропом, сбоку — обжаренные яблочные кубики, и вид у блюда такой, что, кажется, обычному человеку дня на три хватит.
А вот Каролина уставилась на свою тарелку с огромным интересом.
— Приятного аппетита, — сказал ей Лабрюйер и встал из-за стола.
Проходя мимо госпожи Красницкой и Адамсона, он видел плешь на затылке военного инженера, склонившегося к даме с самым трогательным видом.
— Старый дурак… — пробормотал Лабрюйер. С одной стороны, нужно было предупредить Адамсона, а с другой — не спугнуть бы мошенников. Решив, что все равно этой парочкой будет заниматься Линдер, Лабрюйер как можно быстрее прошел мимо и, выйдя из зала, направился к мужской комнате.
Красницкого там не было.
Тогда Лабрюйер отыскал буфетчика Юргена Вольфа. Тот спросил двух официантов, и оказалось, что Красницкий вообще, не завершив ужина, поднялся к себе в номер.
Озадаченный Лабрюйер вернулся в зал.
Нужно было поскорее передавать парочку Линдеру, пока она чего-нибудь не натворила.
Додумать до конца сложную мысль о Линдере, Красницком и Лореляй, которая заслуживает благодарности за то, что навела на мошенников, он не успел — изумился, глядя, как быстро и сосредоточенно поедает «зауэрбратен» Каролина. Он бы не мог с такой скоростью одолеть три ломтя мяса из четырех и добрую половину клецок.
До сих пор он не видел фотографессу за столом. Оказалось — она знатная обжора.
Сев и расстелив на коленях салфетку, Лабрюйер взялся за еду так, как иные — за непосильный и плохо вознаграждаемый труд. Однако тарелка была спасением — глядя на мясо, клецки и обжаренные яблоки, Лабрюйер не видел Иоанну д’Арк…
А она вдруг встала и вышла из зала. Адамсон приподнялся над стулом да так и замер в нелепой позе.
— Смотрите, смотрите… — шепнула Каролина. — Дамочка-то сбежала…
Однако Иоанна д’Арк снова появилась в дверях.