«Батарея, огонь!»
Шрифт:
Через час после ужина офицеров собрал начштаба и произвел разбор боя, указав на допущенные ошибки, связанные с трудностями местности, невыгодными для нас в тактическом отношении: на сильно укрепленную оборону противника наступать приходилось по открытому полю, без единого дерева и каких-либо складок рельефа. Прибывшие с начштаба его заместители капитаны Корольков и Марченко подходили к командирам подразделений и тихонько, чтобы не мешать работе, спрашивали и записывали потери. Начштаба подвел итоги:
— На завтра, товарищи офицеры, боевая задача остается прежней: овладеть господствующей высотой 197.2. Это ключ всей обороны противника. Другого приказа
Подъехал полковой экспедитор с письмами. Одно письмо было на имя лейтенанта Алексея Прокофьева. Прошли считаные часы после его гибели! Несколько человек, друзей Алексея, собрались в кустарнике овражка и при свете карманного фонаря вскрыли конверт. Письмо оказалось от девушки. Мы, словно перед ней, сняли шлемы. Письмо прочитали вслух. Оно было трогательным и нежным, с думами о будущем. Читали поочередно, спазмы давили горло, лишая голоса, было обидно до слез за судьбу Алексея и его девушки. Ответ писали тоже сообща. Не запомнилось ее имя, но Алексей был самым интересным офицером в полку, стало быть, и девушка была красивой, под стать ему. И вот один снаряд, выпущенный каким-то немцем, сжег счастье двух влюбленных. Мы сначала описали мужество и героизм Алексея, что он погиб за Родину, что он навсегда останется в наших сердцах другом и боевым товарищем. В конце письма попросили ее подготовить родителей Алексея к трагической вести. Обратный адрес списали с письма девушки: «Ивановская область. Макарьевский район. Село Юрово». Некоторые из ребят, писавших это письмо, погибли уже на следующий день.
Было совсем темно, когда к оврагу, где стояли кухни и ужинали последние подразделения, пришедшие после ремонта самоходок, подкатил «виллис». Приехали комполка Либман, замполит Рудаков и телефонистка, очень симпатичная девушка Удодова Валя, жена начальника связи полка капитана Омельченко; недавно комполка откомандировал капитана якобы на операцию аппендицита. Майор тут же, в овраге, собрал офицеров и коротко приказал:
— Завтра во что бы то не стало следует овладеть высотой 197.2! — И тут же невнятно намекнул, что сегодня мы действовали нерешительно. — Это приказ командующего армией и мой приказ! — закончил повелительным тоном из темноты комполка.
Потом с нами долго и душевно разговаривал подполковник Рудаков. О погибших ребятах говорил чуть ли не со слезами на глазах. Когда мы прочитали ему письмо к девушке Леши Прокофьева, Алексей Николаевич сильно разволновался и попросил добавить, что за мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, Алексей Прокофьев представлен к ордену.
На прощание Алексей Николаевич с какой-то особой значительностью произнес:
— Завтра надо одолеть врага и овладеть высотой. Я прошу всех вас хорошо подумать, каким образом можно добиться этого.
Машина с командованием ушла в тыл.
Только позднее понял я смысл его последних слов, оказалось, кто-то из командования загодя доложил наверх, что высота взята.
Чтобы немного успокоиться, я прошелся по расположению батареи, заодно проверив несение службы непосредственного охранения. На обратном пути встретил разведчиков и саперов во главе с начразведки Марченко, одетые в маскхалаты, они несли миноискатели и щупы, прошли они в сторону немцев.
Улегся рядом с ребятами на теплую броню моторного отделения, но заснуть не мог, хотя уже две ночи не спал. Думал о завтрашнем бое. Как овладеть высотой в такой неблагоприятной
— Вот что я надумал, — начал я, приготовившись к длинной дискуссии. — Давайте первыми выйдем на артиллерийские позиции немцев между высотой и Кругелем — раздавим их орудия!
И неожиданно все сразу согласились! Рассчитав, что лучше рискнуть, мчась на пушки каких-то пять-десять минут, чем целый день находиться под ударами множества артиллерийских орудий, танковых пушек и штурмовых орудий.
— Яков Петрович, ты же имеешь большой опыт, — обратился я к механику-водителю Михайлову, — знаешь, как наступать на пушки зигзагами, избегая прямых попаданий. Думаю, и на сей раз выдюжишь.
— Что ж, знакомы с этим. Наверно, нынче это лучший вариант, — спокойно ответил старый опытный танкист без сомнений в голосе.
Все смолкли. Я посоветовал:
— А теперь поспите хотя бы час.
Я был восхищен патриотизмом людей, готовых к самопожертвованию, и подумал: уж больно мы расхвалили нашу «тридцатьчетверку» — мол, лучший танк в мире, равных ему нет! А за один сегодняшний день их сгорело, наверное, десятка полтора да плюс три наших самоходки, созданные на базе этого танка. У немцев же, я видел, горело два или три танка, и то это были легкий T-III и средний T-IV, а не тяжелые танки или штурмовые орудия. И это логично, ведь у «пантер» и «тигров» броня в два раза толще, чем у «тридцатьчетверки», и пушки значительно мощнее, не говоря уж об «элефанте», у которого броня лобовой части достигает 200 мм, а пушка на 1000 метров пробивает броню 165 мм.
Тенденция считать Т-34 лучшим танком Второй мировой войны сохранилась и поныне. Хвалят все — конструкторы, инженеры и техники, рабочие-танкостроители и генералы, народ, школьники, даже немецкие генералы после войны в журнале «Милитертехник» писали, что они войну проиграли лишь потому, что у русских было очень много танков Т-34.
На самом деле «тридцатьчетверка» была самым сильным танком, кроме KB, до апреля 1942 года, а к апрелю 1942 года немцы модернизировали танк T-IV: увеличили его лобовую броню до 70 мм и поставили на него длинноствольную 75-мм пушку, которая на 1000 метров пробивала броню 111 мм, и танк стал называться T-IVФ.
Танк Т-34, безусловно, хороший танк, особенно когда на него была установлена 85-мм пушка. Машина имела отличную скорость, большой запас хода, высокую проходимость и надежный двигатель. Используя эти качества, можно было без потерь сближаться с немецкими танками примерно на 500 метров и тогда драться на равных, так как, по существу, мы убирали огневое преимущество немцев. А вот наступать фронтально два километра по открытому полю было не только неразумно, но даже преступно. Но в те времена об этом мы могли думать только про себя, и, не дай бог, кто похвалит вражескую технику или даже какую-то деталь ее — штрафбат обеспечен.