«Батарея, огонь!»
Шрифт:
Он на меня напустился:
— Вы что, не знаете, что он секретарь парторганизации батареи?! А вы знаете, что партийная организация батареи подчиняется полковой организации? Полковая — корпусной, корпусная — армейской? А армейская — ЦК! Знаете вы, что товарищ Сталин — генеральный секретарь ЦК партии и ВКП(б)?!! — В общем, всю партийную иерархию мне перечислил.
— Я это все знаю, — говорю. — Но если вы считаете, что секретарю парторганизации зазорно нести караульную службу и соблюдать устав, то не ставьте его в караул.
Он взорвался:
— Немедленно выпустите Монина! Я приказываю выпустить!
На что я с удовольствием ответил:
— Ваш приказ не выполняю. Я вам сегодня не подчиняюсь. Как дежурный я подчиняюсь только командиру полка и выпускать арестованного не буду.
На этом не закончилось. Замполит пошел нажаловался командиру полка. С минуты на минуту наступление начнется, а тут Хачев меня вызывает. Присутствовал и Васильев. Я доложил суть дела. Хачев со мною согласился:
— Ты правильно все сделал. Но Монина надо выпустить. Я тебя очень прошу, открой, выпусти его.
Я выпустил. Такие дела, смех да и только.
Васильев проглотил пилюлю и, к чести его, злобы на меня не затаил. А вообще-то, никчемный был человек. И пропойца. Без «зеленого змия» часа прожить не мог. Как-то ехал я с ним на «виллисе», он говорит:
— А все-таки она большую роль сыграла!
— Кто?
— Партия!
Сам машину остановит, за куст зайдет, из горлышка тяпнет, едет, опять партию хвалит.
Вообще, за все время больше замполитов было таких, что трудно разобраться. Вот он выступает, призывает — вроде все правильно говорит, людей понимает. Но когда реляции для награждения составляет, то тут уж не упустит: членов партии, комсомольцев — в первую очередь. Партийность для таких — это всё! А как там на поле боя было, чья кровь лилась, жилы рвались, — это все не с ними и не про них.
А командиры?! Все три командира самоходных полков, в которых я воевал, пили страшно. В полку Хачева, когда война кончилась, ревизию сделали. 17 полковых суткодач не хватило водки! К нему ведь еще и соседи в гости наведывались из соседнего полка, из бригады, дивизии, он всех и угощал. Воровать не воровал, а как бы всегда резерв имел. Он выкрутился как: спиртозавод немецкий был недалеко, пополнили быстро всю недостачу — и все сошло.
Хачев, как напьется, Машу-повара к себе требует:
— Харитонов, веди Машу!
Харитонов, адъютант его конопатый, тоже москвич, ведет ее, тащит, а она не хочет идти, кричит:
— Майор Матеборский, меня к Хачеву потащили!
Матеборский был начальником тыла, ему плевать — что ему эта повариха? И замполит не заступался, сам пьяницей был.
Однако отвлекся я. В тот день, утром 23
Встречаем Новый, 1945 год
На всю жизнь запомнилось мне, как встречали Новый, 1945 год. Это была лучшая встреча Нового года за всю войну!
Располагался полк в господском дворе Маулен возле Шталлупенена. В центре усадьбы находилось трехэтажное кирпичное здание, и множество деревянных построек вокруг. Вот в столовой господского дома и организовали шикарный по тому времени стол для всех воинов полка. Комполка, как уже говорилось, любил выпить, накрутил интендантов, и они развернулись на славу — такой ужин сготовили! Достали спирт, достали огурцов соленых и помидоров, капусты квашеной. Нажарили картошки с мясом. По банке американской тушенки на двоих выдали. А к чаю были даже пирожки с капустой! И всем по стакану водки! Офицеры, конечно, втихаря от солдат, выпили больше. В общем, накрыли хорошо. И главное, всю ночь небо освещали разноцветные ракеты и с нашей, и с немецкой стороны — и ни одного выстрела за всю ночь!
Подвыпили мы, надо сказать, как следует! И приключилось из этого вот что.
Вскоре после меня к нам в полк на должность начальника разведки прибыл капитан Сахаров, а следом за ним — старший лейтенант Пилуй, назначенный командиром роты автоматчиков. Оба всю войну прослужили в учебном танковом полку и не сразу нашли общий язык с фронтовиками, вечно по мелочам придирались к младшим по званию. Пилуй смотрит на березу кривую и говорит: «Все, она к строевой службе негодная», — такое понятие у человека было.
На новогоднем вечере Пилуй с офицерами не общался, сидел с ротой автоматчиков — у своих замаскировался, подальше от офицерского стола, чтобы не третировали его фашистским генералом, не разыгрывали.
А с генералом дело было так.
Пилуй был дежурным по полку. Мы только Кибертай прошли, литовскую границу, и полк остановился в лесу. Пилуй ночью обходит расположения с двумя автоматчиками, они вроде охраны при нем. Смотрят, идет легковой автомобиль по лесу, а в лесу-то уже темно: сидит кто-то в фуражке да на машине — значит, генерал. Пилуй автоматчиков оставил и пошел строевым шагом к машине, чтобы с блеском отрапортоваться. Машина остановилась, старший лейтенант отдает рапорт:
— Товарищ генерал, такой-то полк занимает оборону на таком-то рубеже! Личный состав, кроме бодрствующей смены у боевого оружия, отдыхает!
Громко звучал его голос в ночном лесу, слышно было не только автоматчикам, но и экипажам дежурных самоходок. А генерал слушал-слушал да ка-а-ак альпенштоком врезал ему по башке! Тот и упал. А генерал развернулся кругом и уехал восвояси — поминай, как звали! Автоматчики подбежали, отнесли командира в медсанбат, и до рассвета он пролежал без сознания. Парни его доложили, конечно, о происшествии. Утром протекторы-то от колес посмотрели — он немцу рапорт отдавал!