Батарейка для арда
Шрифт:
Мир замер в мучительной неподвижности, нарушаемой лишь рваным дыханием. Предощущение подкатывало. Я сжимала мышцы, стараясь продлить его усилить — и ухнула в кульминацию с головой, растекшись по стене амебой. Оргазмические спазмы захватили меня полностью, отзываясь сладким ощущением в груди, и дрожью в ослабевших конечностях. Мой негаданный партнер джентельменски переждал мою разрядку. Отмер — и в несколько свирепых толчков, снова вмявших меня в опору, догнал меня, поприветствовав собственный оргазм хриплым выдохом.
Я обмякла, навалившись расслабленным телом на стену, и только удивленно оглянулась, когда ард подхватил меня на руки, и понес — а опустил уже на мою собственную постель. Я вытянулась на животе, взбрыкнула ногами, скидывая левый ботинок — правый потерялся в моей крохотной квартирке где-то по пути. Шевельнув ногами, попыталась стянуть с себя джинсы, но их с меня любезно сдернули.
Тянуть дальше стало невозможно. Я перевернулась на спину, и откинув с лица спутавшиеся рыжие волосы, уставилась на арда, нежданно-негаданно свалившегося мне на голову со своими ардовскими правами и привилегиями.
Рослый, темноволосый. Высокий и массивный — мне не показалось там, в подворотне. Прямой нос и чувственные губы. Не то чтобы красивый — но грубовато-гармоничный. Взгляд открытый и спокойный — ни стыда, ни беспокойства. Даже маслянистой похоти при взгляде на меня — и той нет. Темные омуты, а не глаза. Серая вода. И под этим взглядом меня вдруг отпускает. Я поступаю так же, как он — я разрешаю себе перестать бояться. Стесняться. Стыдиться.
Я разрешаю себе не страдать. Не маяться угрызениями за то, от чего любой приличной девушке следовало бы сгореть от стыда.
Потому что его Право, мой Долг — это конечно все хорошо, вот только отдавалась я ему только что так, что и гулящие кошки уважительно уступили бы мне первое место на пьедестале…
А и плевать!
Удивительный все же мужик, — успела я отметить про себя. Вот смотришь и понимаешь — этот не выдаст. Никто ничего не узнает. Можно вести себя как угодно распущенно. Можно отпустить себя на волю, и быть неприличной, дикой…
Пока я пялилась, ард успел сбросить драную форму и, оставшись в одной цепочке с двумя плоскими прямоугольными пластинками на ней, шагнул вперед. Я дернулась — и тут же покорно обмякла, придавленная к матрасу тяжелым телом. Мои руки, судорожно стиснувшие простыни, были подняты над головой, и широкие мозолистые ладони нырнули под маечку и медленно поползли вверх, задирая ее, собирая белыми складками, контрастными на фоне смуглых рук…
Я сглотнула.
Маечка моментально оказалась задрана до подбородка, кружево бюстгальтера — там же, и в грудь впился жадный рот.
Поцелуи? Ласки?
Как бы не так!
Этот жадный рот, кажется, вознамерился мою грудь сожрать.
При полном моем попустительстве.
Моя голова металась по подушке, спутывая волосы, а руки позабыли, что им велено было смирно лежать над головой. Они, устав терзать несчастную простынь, вцепились в короткие волосы и то гладили их, то дергали, то прижимали темную голову теснее, то пытались оттолкнуть ее, когда болезненное, остро-сладкое удовольствие становилось невозможно вынести.
Я хрипло стонала, совсем позабыв, что не люблю, когда с нежной кожей соприкасается грубая щетина.
То ли эта щетина касалась чувствительной, возбужденной груди как-то по-особому, то ли я плохо себя знаю!
В какой-то момент ард поймал мой взгляд и, ухмыльнувшись, встал на колени между моими бедрами. Не отводя глаз, подхватил меня под коленки, потянул на себя — и закинул мои ноги себе на плечи. Я смотрела на него — увлеченного, возбужденного… бессовестного! Смотрела, широко распахнув глаза, и не могла разорвать взглядов.
Я смотрела ему в глаза, когда широкие ладони с грубой, шершавой кожей скользили по моим бедрам вниз. Смотрела, когда его руки подхватили меня под ягодицы и приподняли, выгибая так, как удобно ему. Смотрела, когда почувствовала, как горячая головка касается влажных, припухлых половых губ. Когда она мягко растягивала вход…
Смотрела — хотя в таком положении мне было неудобно держать голову приподнятой, но я смотрела. Я хотела видеть его лицо. Я хотела видеть, как меняется его взгляд, когда он входит в меня — на этот раз неспешно, по-хозяйски. Я хотела видеть, как удовольствие искажает его лицо, когда я подаюсь ему навстречу, пока он входит — и сжимаю мышцы, пытаясь удержать, когда он выходит.
Я хотела видеть, как он выгибается при толчках — и как закрывает глаза, и темные ресницы отбрасывают длинные тени на скулы…
И только тогда я откинулась на кровать — и ощутила, как лопнула пружина чужого терпения.
Толчки стали бешеными, рваными, меня мотало под их напором по постели. А я только подмахивала и, задыхаясь, приговаривала:
— Еще, еще… Сильней!
Напористые движения, непристойные звуки. Возбуждение, затопившее по самое горлышко. Горячее тело, влажное от пота. Твердая плоть, заполнившая мою.
Толчки.
Предвкушение.
Мой пик. Его хрип — и ощущение горячей влаги, пролившейся в меня.
Он позволил мне опустить ноги, и я блаженно вытянула натруженные конечности, чувствуя, как приливает к ним кровь. И как пульсирует она в… везде.
Тяжелое мужское тело навалилось сверху, и любезно сдвинулось вбок.
— Я под временной стерилизацией. И здоров. Справку о медосмотре скину на твой терминал.
Ой, да пожалуйста!
Как будто кто-то не знает, что воины-арды подвергаются тщательному государственному уходу и не бросают свое семя где попало.
Я вяло пошевелила ступней, давая понять, что услышала, приняла к сведению и вообще… безмерно ликую — только отвали, злыдень, не видишь, девушка устала?! Всё бы вам разговоры разговаривать…
Злыдень хмыкнул и послушно отвалил. Встал — матрас облегченно скрипнул, выправляясь — и куда-то ушел. А я блаженно выдохнула и раскинулась на кровати, расслабленно ловя остаточные отголоски удовольствия.
А потом на кухне хлопнул дверцей холодильник и расслабленность с меня как ветром сдуло!