Батилиман
Шрифт:
— Текст покрывает весь камень? — спросил я.
— Покрывал. Часть камня была отколота, когда к санаторию прокладывали водопроводную трубу.
Я ничего не понимал.
— Что это?
— Это заклятие. Камень заклятия. Он положен скифскими колдунами на склоне Кушкайя приблизительно в шестом веке до нашей эры. Он был полностью покрыт текстом одного длинного заклинания. Об этом есть другой текст рядом, на скале. Перевести его мне помог мой друг, археолог из МГУ. Вообще он очень удивился — не столько камню, сколько сопровождающему его тексту. Он сказал, что скифы не оставили после себя ни одного связного послания.
Я зажег спичку. Пламя осветило кусок камня, мелкие строчки, маленькие-маленькие буквы, похожие на перекрещенные в разном порядке кривые сабли.
— Камень очень прочный, — прокомментировал Леонидыч (я даже не знал его имени). — Древние скифы заточили этим заклятием морского дьявола здесь, под землей. Заклятие было написано кругом, то есть, оно повторялось бесконечно, и пока цел был камень, морской дьявол оставался в заточении. Я помню — здесь всегда стоял такой гул, как шепот тысячи голосов. В шестьдесят девятом году при прокладке водопроводной трубы кусок камня откололи, гул исчез. В шестьдесят девятом и начались пропажи людей в море.
— Это бред какой-то.
Нет, нет. Ты же сам видел дьявола
Какой дьявол, вы что!
— Но камень, текст…
— Ну и что! Я ничего в этом тексте не понимаю! Это может быть что угодно!
— А погибшие люди!
— А зачем мне все это!? — закричал я и вскочил на ноги. Справа от меня был обрыв, оканчивающийся кривыми стволами можжевельника.
— Ты ко мне пришел, — сказал Леонидыч на удивление спокойно. Я посмотрел на его темный силуэт. — Если тебе ничего не нужно, если тебя ничто не касается, зачем ты пожаловал ко мне, тревожить мои чувства! Последнюю фразу он прокричал. Я бросился от него бегом по тропинке. Нога моя зацепилась за корень, и я кубарем скатился вниз. Прокатившись около двадцати метров, я остановился, ударившись спиной о ствол южного дуба. Я просто чудом ничего себе не сломал. Кряхтя, поднявшись на ноги, я как сумасшедший кинулся дальше в темноту.
Марина по-прежнему продолжала спать, когда я вернулся в номер. Я разделся и тихо прильнул к ней. Лицо, исхлестанное ветвями деревьев, саднило, тело ломило, особенно болела правая кисть. При падении я ударился ей о камень. Сейчас она распухла до неимоверных размеров.
"Чертов старик!" — подумал я.
Солнце с утра — лучший будильник. Оно медленно поднимается на горами, заглядывая лучами в окно, и ласково освещает спящего. Такое пробуждение доставляет истинное наслаждение. Солнце постепенно согревает, подготавливая, а затем настойчиво светит в глаза. Ты открываешь глаза и чувствуешь, что заново родился. Возможно, когда-нибудь в будущем придумают такой будильник, заменив им противные механические трещалки.
Я просыпался под ласковыми лучами солнца, лежа с закрытыми глазами. События ночи отступили на второй план и казались мне бесконечно далекими. Все было замечательно, даже кисть не болела (она только не сгибалась).
Медленно я открыл глаза, прикрываясь рукой от солнца. Марины рядом не было. Я расслабился, из полуприкрытой двери балкона легкий ветерок подувал мне в ноги. Осталось два дня пребывания в Батилимане. Срок путевки заканчивался, и нам предстояло возвращаться в наши холодные северные края. Я подумал о длинной дороге, которая нас ещё ждет в плацкартном вагоне поезда.
Куда же подевалась Марина? Сегодня надо наконец подняться на эту чертову гору Кушкайя. Мы собирались это сделать с самого начала заезда, но потом все переносили и переносили. А ещё нам рассказывали про место, называемое "затерянным миром". Это участок берега, окруженный с трех сторон скалами. Пробраться туда можно только вплавь. Рассказывали, что именно там Говорухин снимал фильм "Пираты двадцатого века".
Я потянулся к тумбочке за сигаретами. Марина не разрешала курить в номере, но пока её не было, можно было позволить себе расслабиться. Вместо сигарет в руку попала какая-то бумажка. Я взял её и поднес к глазам. То, что я прочитал, заставило меня мигом вскочить. Я почувствовал, как что-то щекочуще-холодное проползло у меня по спине. В записке было всего три слова:
Я УШЛА КУПАТЬСЯ.
— Черт подери! — воскликнул я и бросился на балкон, с которого открывался вид на пляж. Марина была там. Она стояла недалеко от линии прибоя, снимая свой ярко-зеленый сарафан. Только у неё был такой, это могла быть только она. Она любила КУПАТЬСЯ ПО УТРАМ!
— Марина! — закричал я, что есть силы. С такого расстояния она не могла услышать мой крик, к тому же ветер дул в мою сторону. Она скинула сарафан и направилась к воде.
— Марина!
— Хватит орать! — раздался заспанный голос с нижнего этажа.
— Напьются с вечера и орут до утра! — недовольно рассудил другой голос.
Это пустая трата времени. Пока я кричал, она уже зашла в воду. Я в спешке покинул балкон и, подскочив к тумбочке, достал оттуда огромный охотничий нож с широким лезвием. Мы его использовали для разделки мяса на шашлыки. Сейчас он, может быть, мог пригодиться мне в другой области.
Я выскочил на улицу и понесся вниз по бетонной дорожке. Пробегая мимо столовой, я краем глаза заметил, как удивленно смотрят на меня поварихи и официантки. Мои тапки свалились, и я бежал босиком.
Затормозил я на самом верху мелькающей между огромных валунов лестницы на пляж.
— Марина! — снова закричал я. На этот раз она услышала. Она услышала и повернула ко мне голову.
— Плыви к берегу! Быстрее!
Похоже, она не поняла меня, и продолжала качаться на волнах.
— Быстрее! К берегу!!! — Я стал спускаться вниз, не теряя её из виду. Она нерешительно поплыла назад.
"Какая длинная лестница!" — думал я, гремя по деревянным ступенькам. Эта фраза почему-то снова и снова прокручивалась в мозгу. Море загородили деревья, непонятно как устроившиеся на этих скалах. Я быстро миновал их и теперь преодолевал заключительный участок лестницы. Я почти скатился по нему на пляж.
Марина находилась метрах в пятнадцати.
— Марина! Плыви сюда!
— Зачем?
— Плыви быстрее! Мне нужно кое-что тебе сказать.
Я с облегчением увидел, как она встала на дно и, преодолевая волны, начала приближаться к берегу. Я зашел в море по щиколотки, встречая её.
— У тебя такой взволнованный вид, — сказала она, щурясь от солнца. — А нож тебе зачем?
— Потом расскажу. — Я взял её за руку. — Пойдем.
Марина вскрикнула. Я с удивлением посмотрел на нее. Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами, едва приоткрыв рот.