Батыева погибель
Шрифт:
На какое-то время наступила тишина, потом Евпатий Коловрат, прокашлявшись в бороду, произнес:
– Князь наш рязанский Юрий Игоревич просил меня искать союза против проклятого Батыги у князя черниговского Михаила Всеволодовича, но надсмехнулся надо мной Черниговский князь и повелел гнать взашей, промолвив, что это за то, что наши с ихними на Калку* не ходили. Ты же, княже Серегин, дал рязанцам помощь, даже когда тебя об этом не просили. Благодарствую тебя за тех рязанских жителей, что уже были спасены твоими воями от ярости поганых агарян. Благодарствую тебя за старых, за малых, за сирых и недужных, монасей и монашек –
Примечание авторов: * битва на Калке между объединенными дружинами части русских князей, их союзниками половцами и монгольскими туменами Субэдея и Джебэ состоялась в 1223 году и русско-половецкое войско потерпело в нем сокрушительное поражение из-за несогласованности действий между князьями и неистребимой трусости половцев, бросившихся в бегство в самый критический момент битвы. Известно, что плененные в этой битве русские дружинники и князья были уложены на землю, а поверх них были настелены доски, на которых уселись пировать монголы – и все пленные к концу это пира, как писали летописи, «издохаша». Именно поэтому Серегин дал приказ не брать в плен татар и монгол мужского пола, которые в состоянии держать в руках оружие.
Сказав это, Евпатий Коловрат встал и поклонился Серегину в пояс. При этом мне, с моими возможностями мага разума, было хорошо видно, что все сказанное им идет из глубины души, и в этом нет ни капли фальши. Одновременно я почувствовала, что это же моментально стало известно и Серегину, и Нике, и Анастасии. Все чаще и чаще ментальная связь внутри «пятерки» стала срабатывать даже помимо нашей воли. Чем дольше мы находится вместе, тем крепче соединяющие нас магические нити. Кстати, Серегин в ответ тоже встал и склонил голову перед Евпатием Коловратом.
– Не ради благодарности мы делали это, уважаемый Евпатий Львович, – произнес он, – а ради того, чтобы жила и расцветала русская земля. Не рязанская, не владимирская, не черниговская, киевская или новгородская, а именно единая русская земля, какой она была еще сто пятьдесят лет назад при князе Ярославе Владимировиче, прозванном Мудрым, или его внуке Владимире Мономахе. За доброе слово вам, Евпатий Львович, конечно, спасибо, но явись к вам Батый в те поры – и объединенное русское войско палками погнало бы его прочь обратно в степи, как шелудивого пса.
Евпатий Коловрат немного помолчал и вздохнул.
– Прав ты, князь, – молвил он, – многие неустройства произошли на Руси со времен Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха. Но разве ж можно сейчас помыслить, что черниговец назовет братом рязанца, а киевлянин подаст руку помощи новгородцу?
– Помыслить можно, и не только помыслить, – неожиданно произнес до того молча сидевший отец Александр, над головой которого постепенно разгоралось бело-голубое свечение, видимое пока только теми, кто владел «особыми» способностями и талантами.
И хоть знакомого громыхания в голосе священника слышно пока не было, я ничуть не сомневалась, что Отец наш Небесный уже здесь, все слышит, все видит и готов в любой момент вмешаться в ситуацию, если рязанские бояре проявят неуместное упрямство. Лицо Серегина при этом сделалось неколебимо спокойным, а обернувшийся на голос отца Александра Евпатий замер с приоткрытым ртом. Или он тоже был одарен (что при низком уровне магии в этом мире никак не влияло на его жизнь), или накал сияния был виден уже невооруженным глазом. При этом он не стал падать на пол и биться лбом, как сделали бы некоторые слабонервные кликуши, а только прочитал короткую молитву, перекрестился, вытащил из-за ворота рубахи и поцеловал нательный крест. Но сияние и не думало никуда исчезать, тогда воевода произнес: «Верую в тебя, Господи, иже еси на небеси» и замолчал, ожидая дальнейших речей то ли от Серегина, то ли от отца Александра.
– Помощь, – сказал Серегин, – стоит давать только тому, кто готов помочь себе сам. Бесполезно лечить от болезни того, кто не хочет жить, и бессмысленно спасать того, кто он горя готов утопиться неважно где – в реке или в вине. До тех пор, пока нет единства в русских землях и русских людях, любой, даже очень слабый, завоеватель сможет сломать их поодиночке как тонкие прутики. В единстве сила, в розни слабость.
– Этот человек прав и глаголет чистую истину, – со знакомыми громыхающими нотками произнес голос отца Александра, – внемлите ему или приготовьтесь принять то, что приготовила для вас неумолимая судьба. Руси нужен свой император, князь князей, который объединит всех, сжав в свой железный кулак и под эгидой которого украсно украшенная земля русская отныне будет процветать вечно.
– Господи, – взмолился Евпатий Коловрат, – значат ли эти слова, что этим князем князей должен будет стать твой князь Серегин из тридесятого царства, тридевятого государства?
– Отнюдь нет, – ответил Серегин, – я лично тут вообще ни на что не претендую. Вот только наведу тут немного порядок и проследую дальше, к следующим мирам и странам. А князем князей должен будет стать князь Новгородский* Александр Ярославич, сын нынешнего киевского князя Ярослава Всеволодовича… Не так ли, Отче?
Примечание авторов: * в 1236 году отец будущего Александра Невского отъехал из Новгорода для княжения в Киев, посадив вместо себя на новгородский стол пятнадцатилетнего старшего сына самостоятельным князем. И Александр Ярославич довольно неплохо управлялся с новгородским княжением, вплоть до того, что в девятнадцать лет сбросил в Неву шведский десант ярла Биргера, показав, что слухи о гибели Руси под татарским натиском несколько преувеличены.
– Все так, сын мой, – громыхнул в ответ голос Небесного Отца, – ты полностью прав. Однако на сем я пока умолкаю, надеясь на благоразумие этих весьма уважаемых людей.
Главные слова произнесены, сияние притухло до минимума – и это означает, что теперь Отец Небесный если теперь и слушает нас, то вполуха. Серегин же только кивнул и вопросительно посмотрел на Евпатия, для которого воистину наступил момент истины. А вдруг он подумает, что мы здесь, в своей стране колдунов, просто дурим ему голову, желая сделать свои маленькие гешефты.
Я даже вижу сомнения, одолевающие этого сильного человека – ведь на кону стоит вся его привычная жизнь «по старине»; его маленький уютный мирок рязанской земли, ни от кого не зависимый и полностью самостийный, пропадет неведомо куда, а на месте всего этого окажется до предела централизованная империя вроде Византийской или хотя бы русский каганат времен Владимира Святого или Ярослава Мудрого, когда правильным было только одно мнение киевского князя, а все остальное беспощадно подавлялось.