Батыева погибель

Михайловский Александр Борисович

Скорее всего, это последствие той ментальной связи, которая с первых же дней существования Единства установилась между Серегиным и его воителями и воительницами. Таким, как Серегин, не нужно поклонение, они равнодушны к пустым почестям и воспринимают лишь признание реальных заслуг, но зато им очень важно единомыслие, которого они добиваются любыми путями, говоря своему окружению «будь как я, делай как я, думай как я».

И если меня саму все это не особо касается, то мои гаврики уже давно в его орбите. Митя смотрит в рот Серегину, Ася – Мите, и я совсем не исключу того, что эти двое, когда подрастут, выберут для жительства тот могучий и яростный мир победоносного Сталина, из которого изгнали предков тевтонов. Яна любит Ува, и это видно уже без всякого колдовства, а тот, как будущий король, учится у Серегина тому,

как быть хорошим воином и правильным правителем. Всему остальному его научат Прокопий Кесарийский, Ратибор и Добрыня – и король из Ува выйдет просто на загляденье. Мое же дело следить, чтобы при всех этих Серегинских закалках и при общении со сверстниками из других времен мои гаврики не становились черствыми и жестокими людьми. А там будь что будет, ведь миры, через которые мы идем, действительно страшны…

19 декабря 1237 Р.Х. День восьмой. Вечер. Рязанское княжество, окрестности Пронска.

Темник Субэдэй-багатур, главный военный консультант Бату-хана

Тумен у Субэдея был отборный и состоял из чистокровных монгольских подкреплений, которые верховный каган Угэдей прислал своему племяннику Бату-хану для того, чтобы тот благополучно закончил завоевание закатных земель и дошел бы до Последнего Моря, в водах которого завещал омыть копыта монгольских коней великий Потрясатель Вселенной Чингисхан. Но даже отборные воины и чистокровные монголы на могли прорваться через сугробы, в которых по брюхо вязли их кони, и гибли под ударами высоких, одетых в белое, могучих мангусов, чьи кони, паря в воздухе, едва касались сугробов своими копытами – эти свирепые удары рассекали всадников от макушки до седла, иногда прихватывая и лошадь, если мангус в тот момент был особенно зол.

Отряды фуражиров, к которым были приданы проводники от переметнувшегося на сторону монгол местного народа по имени мокша, либо пропадали бесследно, либо находили урусутские поселения уже полностью разграбленными и сожженными. При этом нельзя было подумать, что это селения уничтожили воины из туменов Шейбани или Бурундая, потому что в таком случае они поубивали бы всех ненужных им беременных женщин, детей и стариков, чего на самом деле не было.

Субудэй злился, но своим умом, и в старости не утратившим остроты, понимал, что все это происки все тех же мангусов, зачем-то пришедших на помощь бестолковым урусутам, которые никак не могут понять, что теперь власть в этих землях принадлежит потомкам Чингисхана, и только они будут решать, кому тут жить, а кому умереть. Но тупые урусуты не хотят этого признать и сопротивляются приходу великих и победоносных монгол, а злобные мангусы поддерживают их в этом прискорбном заблуждении…

Однако никаких пленных мангусов у него пока не было. Воины, могучие богатыри, похвалявшиеся, что привезут Субэдею живого мангуса, сами либо погибли, либо сгинули без вести в непролазных урусутских лесах.

Но что было хуже всего, так это то, что у Субэдея никак не получалось выполнить задание, порученное ему Бату-ханом – разграбить пронскую округу, набрав фуража и полон, после чего с помощью полона быстро взять Пронск, полностью его разграбить и со всем взятым полоном и добычей двигаться к Рязани. Пронск оказался так себе городишко, всего на пару тысяч жителей. Даром что столица удельного княжества. Боеспособных мужчин на его стенах может быть не больше пяти-семи сотен, а профессиональных воинов-дружинников вместе с князем – не более пяти десятков.

Но как брать этот Пронск? Город стоит на высоком мысу при слиянии двух рек, склоны этого мыса круты, и к тому же политы водой так, что блестят на солнце ледяной коркой. Взобраться к подножию стен, сложенных из толстенных, в охват рук человека, бревен – дело само по себе немыслимое; а ведь надо еще преодолеть сами стены, при том, что их защитники будут лить на головы штурмующим расплавленную смолу, кипяток, бросать сверху камни и прочую пакость, стрелять из луков и малых самострелов.

Обычно монголы, когда штурмуют непокорные города, сначала руками пленных строят осадные машины, которые сперва разбивают городские укрепления, образуя проломы в стенах, а на штурм потом первым пускают вперед полон, подперев его сзади копьями верных нукеров. Пусть глупым урусам достанется расплавленная смола, кипяток, брошенные сверху камни и прочая пакость, а также стрелы, выпущенные из луков и малых самострелов.

Так что без полона монгол на осаде как без рук. Не сам же он будет гнуть спину, срубая деревья, обтесывая топором бревна и таская к машинам камни, а потом первым идти на верную смерть. Всего лишили монгол проклятые белые мангусы, и даже самой жизни, потому что Субэдей – это такой командир, который если надо, запросто погонит своих воинов валить деревья, таскать бревна и камни, а потом после тяжелой изнурительной работы отправит на штурм под летящую со стен смерть…

А Субэдей все думал и думал. Будь его воля, он бы оставил это нехорошее дело и немедленно ушел обратно в степь. Если у этой земли такие заступники, то чего от них монголам ждать еще? Огненного дождя, льющегося на монгольское войско с багровых небес? Железного ветра, сдувающего в небытие целые тумены? Бронзовых драконов, с воем пикирующих на монголов из-под туч? Или, может, стальных черепах, проворных как пустынные вараны, с лязгом мчащихся по земле и давящих на ней все живое? Не участвовавший в приграничном сражении с урусутами его тумен не успел еще ничего свершить, но во время бурана и мелких стычек с белыми мангусами, подчистую вырубающих отряды фуражиров, потерял почти четверть своих воинов. И что хуже всего – заканчиваются запасы продовольствия и фуража.

При таком глубоком снеге даже неприхотливые кони не могут выкапывать из-под снега прошлогоднюю траву, а значит, нуждаются в постоянном прикорме отнятыми у местных сеном и зерном. Еще два-три дня – и, если Пронск с его запасами не будет взят, то его тумену грозит скорая гибель. Сначала ослабеют и начнут падать кони, а за ними погибнут и его воины, которые без своих коней никто и ничто.

Но воля тут была не его, а покойного Чингисхана, Потрясателя Вселенной, с которым Субэдей начинал в молодости делать свою карьеру, повелевшего завоевать все земли до Последнего Моря; его сына Угэдея, пославшего войско в Великий Западный Поход, а также его внука Бату, назначенного командующим этим походом. Итак, уже завтра на рассвете он пошлет своих воинов в лес – рубить деревья и делать все прочее, что необходимо для создания осадных машин. Если мангусы могли уничтожать направленные на фуражировку десятки и полусотни его воинов, то с целой тысячей монголов сразу им наверняка не справиться.

20 декабря 1237 Р.Х. День девятый. час пополуночи. Рязанское княжество, окрестности Пронска, полевой лагерь тумена Субэдея.

Тумен Субэдея, раньше других добравшийся до того удельного города в Рязанском княжестве, который был назначен в качестве цели, также первым подвергся массированной концентрированной атаке маленькой армии Серегина. Все то время пока сам Субэдей думал, как ему брать Пронск, Серегин размышлял, как под корень извести самого Субэдея вместе с его туменом, что должно было вырвать у Батыя один из самых ядовитых его зубов.

– Ф-ф-ф-ших-х-х-ж! – огненным метеором взметнулась в темное ночное небо осветительная ракета, на которую в помощь осветительному пиротехническому составу дополнительно было наложено заклинание Истинного Света, от которого невозможно скрыться ни татям, ни созданиям Тьмы. Также это заклинание увеличивает точность стрельбы дружественных стрелков и слепит вражеских. Одним словом, крайне полезная вещь.

– П-Пух, – вспыхнуло под раскрывшимся парашютом-отражателем бело-голубое рукотворное солнце – и монгольский лагерь как на ладони открылся множеству ненавидящих глаз.

Бздынь, бздынь, бздынь, бздынь! – в четыре волны щелкнули тетивой арбалеты, каждый раз выпуская на вражеский лагерь по пятьсот болтов разом, которые, сверкая голубыми и бордовыми огоньками заклинаний Самонаведения и Огненного Лезвия, описывали в темном небе крутые дуги, чтобы с высоты обрушиться на вражеский лагерь.

Первый же залп из темноты нанес тумену Субэдея заметные потери. Ржали подстреленные кони, хрипели умирающие воины, которым болты во сне попали в шею или в живот, стонали раненые в ноги или руки, пытаясь дотянуться и вырвать из тела тупоконечную бронебойную смерть. При навесной стрельбе по компактно расположенному монгольскому лагерю благодаря заклинаниям самонаведения в цель попал примерно каждый пятый выпущенный в этом залпе болт – а значит, убито или ранено было около четырехсот монгольских воинов.