Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли

Поротников Виктор Петрович

Когда Данила Олексич вышел из дома на крыльцо, облаченный в панцирь и воинский плащ, Нежата показал ему окровавленные вилы.

– Это челядинец мой сегодня свинью заколол, – быстро проговорил купец, предупреждая вопрос Нежаты.

– Почто же вилами? – удивился Нежата.

– Вот и я то же самое дурню этому сказал! – немного нервно рассмеялся Данила Олексич. – Увалень – одно слово! Он же – мордвин, а у мордвы мозги набекрень.

И все же кое-что в поведении сотника показалось Нежате странным. Данила Олексич сказал, что это его челядинец с навозом управлялся, а у самого

сапоги в навозе вымазаны. Еще Нежата нашел в конюшне шапку с опушкой из черно-бурой лисы и отдал ее Даниле Олексичу, а тот заявил, что шапка эта его челядинцу принадлежит. Мол, он во хмелю работал, поэтому и обронил ее. Нежата подумал про себя, что столь дорогая шапка не всякому купцу по деньгам будет, не говоря уже про какого-то челядинца, но вслух ничего не сказал.

* * *

Огнищанину Лихославу с той поры, как сгорела восточная стена Рязани, не давала покоя мысль, что все это множество русского люда, собравшегося в городе в надежде на спасение от татар, просто-напросто обречено на погибель. Сегодняшняя сеча показала, что татары могут совершать глубокие прорывы в город, ибо численность защитников Рязани тает с каждым днем. То напряжение – душевное и физическое, – с каким рязанцы раз за разом отражают приступы врага, Лихослав чувствовал и на себе. Всех здравомыслящих людей не покидало горькое осознание того, что конец близок.

В эту ночь Лихослав пригласил к себе в дом несколько человек, в настроении которых он нисколько не сомневался. Ночными гостями огнищанина были: его двоюродный брат Ян, купец Никодим, по прозвищу Сова, бояре Ельмец и Пустимир. Самым же важным гостем был князь Давыд Ольгович, доводившийся двоюродным братом черниговскому князю Михаилу Всеволодовичу. Ельмец и Пустимир были киевскими боярами, их в качестве заложников отправил в Рязань грозный Ярослав Всеволодович, захвативший Киев. Угодил в заложники и Давыд Ольгович за свое родство с Михаилом Всеволодовичем, непримиримым врагом суздальских князей.

Оказавшиеся в Рязани киевские и черниговские заложники поначалу радовались, что вырвались живыми из рук мстительного Ярослава Всеволодовича. Однако нашествие татар на окские земли, гибель рязанских князей и плачевное положение Рязани, обложенной татарскими полчищами, очень скоро уверили заложников в том, что они угодили из огня да в полымя.

Об этом и вели речь, не стесняясь выражений, бояре Ельмец и Пустимир. Оба являлись большими мастаками по плетению интриг и козней, участвуя в княжеских распрях, и при этом они всегда выходили сухими из воды. И вдруг здесь, в Рязани, случилась страшная непредвиденная беда: над обоими смутьянами нависла угроза смерти от рук диких язычников!

Умирать в осажденной татарами Рязани ни жалкой смертью, ни доблестной Ельмец и Пустимир не собирались. Они этого и не скрывали перед собравшимися в доме Лихослава в этот поздний час, считая тех своими единомышленниками.

– Куда вы клоните, бояре? – промолвил Давыд Ольгович, которого подняли с постели, толком ничего не объяснив.

Ельмец и Пустимир в растерянности переглянулись. Затем оба посмотрели на Лихослава: мол, растолкуй князю, что к чему.

– Пойми,

княже, Рязань уже не оплот от нехристей, но скорее ловушка для всех собравшихся здесь русичей, – вкрадчиво проговорил огнищанин. – Скоро мунгалы ворвутся в Рязань и устроят тут резню. Вот я и предлагаю выбираться из города, пока не поздно.

– Куда выбираться? – не понял Давыд Ольгович.

– За Оку, князь. В леса! – Лихослав махнул рукой в западном направлении.

От этого резкого движения огонек светильника, стоящего на столе, затрепетал, будто испуганный мотылек.

Ельмец и Пустимир напряженно вглядывались в узкое лицо князя с тонкой бородкой клинышком и короткими темно-русыми усами.

– Удирать, значит, собрались! – криво усмехнулся Давыд Ольгович. – Да в чистом поле мунгалы побьют вас стрелами, как косуль!

– А в Рязани не побьют? – язвительно бросил купец Никодим. – Вот ворвутся нехристи в город, и будет их по десятку на каждого нашего воина.

– Ночь, княже, самая лучшая защита от татарских стрел, – заметил Лихослав. – За ночь далеко утечь можно.

– Не по-христиански сие – своих в беде бросать, – хмуро сказал Давыд Ольгович, который в свои тридцать лет успел побывать во многих передрягах, участвуя вместе со своими дядьями и братьями в межкняжеских распрях.

– О чем ты, княже? – недовольно поморщился Пустимир. – Уж коль Роман и Глеб Ингваревичи не спешат выручать Рязань, то нам-то и вовсе нету смысла насмерть тут стоять!

– У тебя ведь жена и сын в Путивле остались, княже, – как бы между прочим обронил Лихослав. – Каково им будет узнать, что ты голову сложил в Рязани. Но самое печальное то, что сын твой удела княжеского лишиться может. Братья твои, родные и двоюродные, о своих сыновьях радеть будут, а твой сын им будет в тягость.

Давыд Ольгович нахмурил брови, отчего его лицо с тонким носом и близко посаженными глазами обрело облик эдакого злодея. Князь явно не блистал правильностью черт, а когда мрачнел или становился задумчивым, то в чертах его проступало что-то отталкивающее и устрашающее.

Сказанное Лихославом угодило не в бровь, а в глаз.

Давыду Ольговичу было хорошо известно, сколь жадны до чужих уделов его братья.

– Ладно, бояре, – нехотя промолвил он, – будем прорываться из Рязани. Воеводе Твердиславу об этом, конечно, ни слова?

– Боже упаси! – воскликнул Лихослав. – Этот безумец готов сам смерть принять в неравной сече и всех прочих рязанцев за собой на тот свет утянуть.

– Кто жаждет доблестной кончины, тот ее скоро получит! – проворчал Ян, двоюродный брат огнищанина.

– На сборы всем час, не больше, – строго сказал Лихослав. – Ежели уходить, то этой же ночью. Встречаемся возле восточной угловой башни детинца. Ничего обременительного с собой не брать, лишь оружие и ествы немного.

– А злато? – проговорил Никодим. – Злато я оставить не могу!

– Ныне жизнь дороже злата, купец, – усмехнулся Ян. – Вот я все свои деньги в Рязани оставляю в тайнике. Не найдут их татары – хорошо, найдут – ну и черт с ними!

– Верно молвишь, брат, – вставил Лихослав. – Коль уцелеем, то и деньгами разживемся!