Баязет
Шрифт:
Еще их спасло и присутствие такого опытного начальника, как есаул Ватнин, который – для разминки, как он сказал, – тоже принимал участие в этой очередной экспедиции за водой. Выбрались они из крепости, проникли за реку на майдан, подзапаслись кое-чем из провизии. Особенно-то не церемонились казаки: замки сворачивали, двери выбивали – в потемках выискивали, что на зуб положить можно.
О том, насколько голодны были люди, можно судить по дошедшему до нас рассказу очевидца Зарецкого, служившего после «баязетского
«Едва мы вошли в саклю, – рассказывал он, – где три телушки стояло, как товарищ мой сразу кинулся к одной из них и хвать ее кинжалом по горлу! Животное еще и упасть не успело, а он уж язык у ней отрезал, тут же скоренько огонь развел на полу и, не дожарив мясо как следует, съел его…»
Ватнин вел людей, и длинный клинок обнаженной наготове шашки холодно поблескивал при луне.
– Кой тюфек! – гаркнул он в темноту, и чья-то гибкая фигура метнулась в сторону, крича:
– Кардаш, кардаш…
Ватнин, одним прыжком настигнув жертву, чуть было не срубил уже голову, когда заметил погоны. Солдат дрожал от страха: та-та-та, та-та-та – выбивал он зубами.
– Ты што же это мне по-турецки орешь?
– А вы, ваше благородье, чего по-турецки спрашиваете?
– Барабанишь-то лихо… зубы побереги!
Казаки далековато зашли от крепости, когда турки кинулись на группу солдат-водоносов. Ватнин не мог помочь им, и тут самим казакам пришлось скрыться в пустой громадной «буйволятне». То ли их заметили, то ли случайно, но вокруг сакли сразу скопилось много турок, одетых в форму, с ятаганами, примкнутыми к винтовкам.
– Некрасиво получилось, – сказал Ватнин, пальцем нащупывая головки патронов в барабане револьвера. – Кажись, четыре всего… Ну, ладно, не век же воевать! Хватит и четырех…
Он растворил дверь и вышел. В темноте было видно, как неподалеку от них, на громадном и плоском камне, сидело около полусотни редифов.
Ватнин тоже присел на камушек.
– Сотник, ошалел, што ли? – зашептали казаки. – Иди-ка сюда, в тенек…
– Мне отсюда видняется дале, – ответил Ватнин.
Турки встали. Сверкнули ятаганы. Ватнин тоже встал.
– Только дружно, братцы, – сказал он. – Без пороху. Чтобы одними шашками…
Кинулись разом сверху. Молча кинулись, без вскрика.
Голубыми молниями заполыхали во тьме клинки.
– И-и-и… и-и-и… – визжали правоверные.
Через минуту все было кончено. Ружья и табак стали наши. Одного убитого казака решили не бросать, а нести в крепость. Так и сделали. Много побитых охотников лежало на сыпучих шиферных откосах. Возле каждого мертвеца валялись его сапоги с вытекшей из них водою. Ватнин мимоходом, не останавливаясь, переворачивал водоносов – искал с признаками жизни. Двое из них были только ранены, их дотащили до крепости.
Штоквицу есаул сказал с неудовольствием:
– Негоже
Штоквиц молчал, откинув голову назад, жидкие пряди волос падали на серый лоб. Слабо выхрипев стон, комендант распахнул мундир, стал раздергивать пряжку ремня.
– Что с вами? – спросил Ватнин.
– Я тоже был… там… у реки, – ответил Штоквиц.
– Ранило?
– Нет. Но я, кажется, не в меру выпил этой отравы…
Ватнин отвел коменданта в его камору, забросанную мусором и заросшую выше головы грязью, стянул с капитана сапоги, подвзбил тощую подушку.
– Водки бы, – сказал он.
Штоквиц расстегнул штаны, облегчая живот.
– Может, так будет легче, – сказал он. – Ведь я знаю, что это гибель… Мы, есаул, крутимся в заколдованной карусели. Не пьем воду – дохнем от жажды, пьем ее – тоже дохнем… Где же спасение?
– По самой середке, – ответил Ватнин.
Опять пальба. Опять ни минуты покоя. Опять льется русская кровь. Опять умирают от жажды.
– Доколе же, хосподи? – спрашивали солдаты.
Штоквиц предложил беженцам покинуть крепость.
– Мы не гоним, – говорил он, – но мы вам больше не можем дать ни воды, ни хлеба. Мы останемся здесь исполнить свой долг, а вы идите… Вечером спустим вас в город со стенки. Неужели турки не сжалятся над вашими детьми?
Наступил вечер, но хоть бы один беженец рискнул покинуть крепость: как видно, смерть от голода и жажды казалась им краше кровавого исступления войск султана!
– Черт с ними, – согласился Штоквиц, – тогда пусть они терпят…
Зарезали на дворе здоровенного коренника из снарядной упряжки по прозвищу Хопер, делили мясо. Кто жарил свою порцию, а кто так…
– Как – так? – спросил Некрасов.
– А так, – ответил Участкин, – поскорее…
Ночью громыхнуло что-то вдали, сухо и отчетливо.
Баязет насторожился.
– Может, опять «Германа» притащили? – спросил Хренов.
Наверху раскололось что-то с живительным треском, словно в небесах разорвали кусок парусины, и люди вдруг сделались счастливы:
– Гром, братцы… гром!
Разбудили Штоквица:
– Гром, ваше благородие…
– Так что?
– Гром же ведь!
– А что с него толку? Вот если бы дождь.
– Так и дождь будет.
– Ну, это как сказать. Тучи могут пройти мимо…
В эту ночь пришел в крепость Хаджи-Джамал-бек – он умел появляться внезапно, словно из-под земли, всегда вызывая удивление защитников Баязета своей ловкостью и смелостью. Лазутчика сразу провели к Штоквицу, и комендант спросил его:
– Довел Дениску?