Байки из дворца Джаббы Хатта-19: Толщина кожи (История толстой танцовщицы)

Криспин Энн К.

Любопытство Йарны было задето. – Как?

– Говорят, что крайт-драконы хранят… внутреннюю ценность, – уклончиво ответил он.

Йарна слышала, как некоторые охотники за головами и наемники говорили об этом. Некоторые говорили, что сокровище скрыто внутри крайт-дракона, другие – что они, как драконы древних легенд, стерегут сокровище. Но большинство не принимали их всерьез, считая просто раздутым слухом или даже откровенной сказкой.

– Что было написано в вашем контракте с Джаббой? Вы теперь свободны? – спросила она.

– Да, я свободен, –

сказал он. – А вы?

– Свободна, – сказала она, чувствуя удовлетворение в собственном голосе. – А когда я доберусь до Мое Айсли, мои дети будут свободны тоже.

– У вас, – он сделал паузу, словно тщательно выбирая слова, – есть супруг?

– Был, – сказала она, открывая флягу с водой.

Она осторожно вылила немного воды на ладонь и растерла ее по лицу. Затем позволила себе сделать один долгий глоток.

– Но Джабба отправил его в пасть ранкора. Он подобрал шлем и сказал, не глядя на нее: – Простите, госпожа Гарган.

– Ничего, – сказала она, – формальности между нами больше не нужны. Я Иарна.

– Очень хорошо. Зовите меня Доаллин, – он опустил взгляд на фляжку, которую она аккуратно закрывала. – – Почему вы больше не пьете? У нас достаточно воды.

– Мне больше не надо, – честно ответила она. – Мои народ – пустынные скотоводы, на каждой планете, столь же жаркой, как эта.

– Каких животных вы пасете?

– Томуонов. Больших, с густой шерстью и длинными рогами.

Ее руки танцовщицы плавными жестами описали животных.

– Они дают нам молоко, мясо и шерсть. Этот плащ, – она подняла складку белого пустынного плаща, – был соткан из их шерсти.

Он потрогал складку одежды, поразившись тонкой мягкости и красоте ткани.

– Он почти светится, – сказал он.

– Да, наша ткань высоко ценится. Говорят, что церемониальные одежды Императора сделаны из шерсти томуона.

Йарна сильно сжала складку плаша, потом раскрыла ладонь, и ткань упала на ее колено неповрежденной.

– Наша ткань прочная, она редко мнется или пачкается. Аскайианская технология ткачества – это ценные секреты нашего народа. На-утаг… мой муж… был одним из лучших ткачей моего мира.

– А вы, – сказал он, беря свежую капсулу гидрона-три и вставляя ее в маску, – были танцовщицей до того, как попали во дворец Джаббы?

– Да, – ответила она. – Мой отец был вождем, и я танцевала в честь нашего племени на самом большом состязании, – она не могла сдержать нотку гордости в голосе, но потом, вспомнив год во дворце Джаббы, вздохнула: – – Я выиграла состязание. А потом… пришли работорговцы. Они забрали нас… Наутага, меня, наших детей. Они… они убили одного из наших малышей во время захвата, – ее горло сжалось.

– И они привезли вас на Татуин? – спросил Доаллин почти с нежностью в голосе.

Она кивнула.

– Джабба попросил у них аскайианскую танцовщицу. Поэтому они поймали меня.. . и я должна была танцевать для хатта. Джабба обещал мне, что не будет продавать моих детей, пока я буду танцевать для него хорошо. Но вы знаете, что Жирнотелому нельзя доверять… Я всегда боялась,

что он позволит мне работать, зарабатывать деньги, чтобы выкупить нашу свободу, а потом убьет меня, потому что это его позабавит. А потом оставит моих детей в рабстве.

Он понимающе кивнул.

– Должно быть, тяжело было танцевать для Джаббы после всего, что случилось.

– Да, – сказала она. – Но, Доаллин… знаете, что было тяжелее всего? – непроизвольно Йарна протянула руку и положила ему на предплечье, потом, осознав свое действие, поспешно отдернула ее, спрятав руки в складки плаша.

– Что?

– Они смеялись надо мной. Все они. Они говорили, что я…

Ее губы скривились на слове «уродина». Вдох застрял в горле.

– Они называли меня жирной, нелепой и… толстой. Даже Джабба смеялся надо мной. Но он смеялся не потому, что считал меня уродливой, а потому что знал, как больно мне это слышать. Он… наслаждался чужой болью. Вы знаете.

Доаллин кивнул.

– Да, я знаю.

– Это больно, – сказала она. – Я научилась не показывать этого, отдавать себя танцу и не слышать этот смех… большей частью. Но это больно, – она посмотрела на него со вспыхнувшим неповиновением. – Я такая, какой рождена быть! Почему все должны судить друг друга? Почему они должны глазеть, высмеивать и говорить жестокости?

Он покачал головой, и его пальцы потрогали шрам, о котором она почти забыла.

– У меня нет ответа для вас, Йарна, – мрачно сказал он. – Но я слишком хорошо вас понимаю.

***

Луч от заходящих солнц скользнул по глазам Доаллина, пробуждая его от изнуренной дремоты. Он моргнул, затем приподнялся в тесном укрытии, опираясь на руки. Его спутница все еще спала, глубоко дыша. Белая ткань плаща очерчивала линию пышного бедра, и он ощутил легкое возникновение мужского интереса. Сколько времени прошло с тех пор, как он был с женщиной… любой расы?

Почти год, понял он. Он не был склонен к частым случайным связям… поэтому большую часть времени он проводил один в диких местах. Без сомнения, женщин двора Джаббы оттолкнул бы его шрам. Достаточное число женщин отшатывалось от его лица с тех пор, как он получил этот шрам, и он стал очень осмотрителен, снимая маску в присутствии женщины. Он пытался нанимать женщин время от времени, но это не доставляло ему удовольствия. Легче было воздерживаться, чем видеть отвращение… или, еще хуже, безразличие в глазах партнерши.

Доаллин обнаружил, что бездушное кратковременное совокупление оставляло его с еще худшим чувством, чем одиночество. Время от времени он жалел, что у него нет друга, с кем можно поговорить, но привычку к тишине было трудно нарушить. Он больше говорил с Иарной после их побега, чем с любым человеком за прошедший год.

Конечно, разговоров с Иарной не избежать, но время, которое они проведут вместе, строго ограничено, напомнил себе охотник. Он будет счастлив вернуться к своему одинокому существованию.