Байки под хмельком
Шрифт:
— Боже милостивый, услышал! — шепотом произнес мужик и хотя и был неверующим, неумело перекрестился.
Через десять минут он, внутренне ликуя, уже сидел в кабинете начальника отдела кадров и заполнял анкету. Ну, надо же! И водки — озеро, и работать с ним рядом!
Жизнь началась как в сказке. На работу он никогда не опаздывал, даже загодя приходил, раскупоривал бутылку и выпивал сто пятьдесят. И до обеда ни-ни!
Как стахановец таскал и грузил ящики на машины. Другие грузчики за ним и не поспевали. А во время обеда, выпивал ещё сто пятьдесят, закусывал огурчиком
После обеда он опять вкалывал как заведенный, матерился на своих полупьяных коллег и не мог понять, зачем они так много пьют. Неужто этой бесплатной водки на их жизнь не хватит? Неужто они не ценят такой выгодной и благодатной работы и нажираются только для того, чтобы их быстрее выгнали за проходную и больше на территорию завода не пускали?
Вечером после работы он выпил оставшуюся в бутылке водку, открывал ещё одну и, смочив носовой платочек, протирал водкой руки, шею, а иногда и ноги. Уж он-то понимал, что наша, русская водочка, панацея от всех хворей и болезней.
Через пару месяцев старания мужика заметило руководство завода и назначили его на должность бригадира погрузо-разгрузочной бригады. А чем плох бригадир? Пьяным его никто и никогда не видел, работает за троих, не опаздывает и, самое главное, всегда и всем доволен.
Мужик поблагодарил за оказанную честь и принялся трудится с ещё большим рвением и поставил вывести свою бригаду в передовые во всей отрасли. Правда, он по прежнему утром в обед и вечером принимал свои сто пятьдесят и как и в первые трудовые месяцы радовался жизни и всевышнему.
Он сделал предложение своей зазнобе с крутыми бедрами из расфасовочного, и она, ни секунды не колеблясь, дала свое согласие на брак.
Еще через некоторое время его стали приглашать на все заседания и совещания заводоуправления, а через год выбрали председателем профкома. Теперь от него зависело распределение путевок и других жизненных благ для работников ликероводочного. У него появилось много высокопоставленных друзей-предпринимателей, которых он снабжал не только льготными путевками, но и водочкой по низким ценам.
Он уже больше не возил к машинам на тележке ящики с водкой, а только писал всевозможные бумаги и сам проводил собрания. Водку, производимую на заводе он больше не пил, а предпочитал дорогой коньячок, которым его угощали многочисленные просители и не только по профкомовской линии.
Он больше не укладывался во дворе на травку и не ковырял соломинкой в зубах — для его положения это было неприлично. Но мечтать он не бросил. Правда, теперь он мечтал о том, как бы скорее завершить строительство шикарного коттеджа на берегу Черного моря и как бы поскорее перевести свои накопления в иностранный банк. Он также мечтал о депутатской карьере, которая бы надолго застраховала его и от тюрьмы и от сумы. И это все воплотилось бы в жизнь, если бы на завод не зачастили государственные налоговые службы, которые быстро разобрались, кто и в чем виноват. Многих посадили, но мужика Бог миловал — его за энную сумму денег просто попросили уволиться.
И остался он вновь без дачи на берегу Черного моря, без денег и без жены с пышными грудями, которая ушла к одному из его бывших друзей предпринимателей.
И тогда он вспомнил тот счастливый миг, с чего он начинал. Он наскреб в карманах последние гроши, купил чекушку, вылил все содержимое в стакан и как когда-то произнес:
— Господи, чтоб эта гадость была морем и через него на работу ходить каждый день!
Он выпил, поморщился и пошел гулять по городу. Но Всевышний не услышал его тоста…
1997 г.
Ловкач
Несколько дней после Нового года мы решили отдохнуть на даче. Отметили новоселье, а на другой день, часам к десяти, на пороге нарисовался Левик с лыжными палками в руках:
— На лыжную прогулку собираетесь? Какой лес вокруг! Снег скрипит! Красота! — его лицо излучало вид вполне здорового человека.
Я молча посмотрел на него: как он мог мобилизовываться после такой пьянки? и отвернулся к стенке. Даже разговаривать не хотелось после вчерашнего.
— Так идешь или нет? — прошел он в кухню и тронул меня за плечо.
— Ты че, не видишь состояние своего другана. Он вчера так набрался, что не до прогулки…
— Так налила б похмелиться, — тяжело вздохнув сказал я.
— Ща-а-а-с! Разбежалась. Только с утра и думаю, как тебя похмелить…
— Лев, — я с тоской в глазах посмотрел на друга, — Что делать-то?
Лева уставился в пол и пожал плечами:
— Черт его знает! — ответил он и обратился к жене, — Ну чего ты вредничаешь, налей ему сто граммов.
— Ща-а-а-с! — опять рявкнула жена, — Еще один защитничек на мою голову выискался. Да и где я возьму эти сто граммов?
— Давай я слетаю! — тут же обратился я к жене.
— Ща-а-а-с! Остограмишься, а к вечеру опять наберешься. Знакома я с этими штучками.
Лева придвинулся ко мне и чуть слышно шепнул на ухо:
— Ты давай вставай и собирайся. А по дороге что-нибудь придумаем.
Я с трудом скинул ноги с дивана, вздохнул:
— Пробежать на лыжах, что ли? Может, действительно, лучше станет?
Жена бросила на стол кухонное полотенце и внимательно посмотрела в нашу сторону.
— Вы думаете, я такая дура! Думаете, не знаю, в какую сторону ваш забег начнется?
— Да ладно тебе! Сказано на лыжах…
— Тогда я с вами. Вот сейчас уборку доделаю, и все вместе пойдем. Я тоже хочу лес посмотреть, красотой подивиться…
Она с удвоенной энергией принялась драить кастрюли, а мы, понурив головы, обреченно сидели на диване.
— Придумал, — вдруг тихо сказал Левик, — Через час буду.