Байки про балет …Кабриолев продолжает травить!
Шрифт:
А призраку же не надо ничего рассчитывать, да и входить не надо – он же в театре живёт, если можно так сказать. Но всё же и у него есть одно правило на этот день: смотреть первый балет из царской ложи, хотя смотреть оттуда он не любит – зрение уже не то, а биноклей призракам не положено. И смеётся он теперь над левой ногой и правым глазом – обычные это, дескать, суеверия. Хотя многие из них работают, а вот почему – он и сейчас не понимает…
Но при жизни Кабриолев в них свято верил, и они точно работали – отличные случались сезоны, если всё «правильно» сделал. Отчего он всегда мне под начало сезона настоятельно рекомендует свой ритуал разработать, но мне всё
Лицом к лицу
За свою многолетнюю балетоманскую карьеру Кабриолев бывал свидетелем таких катаклизмов не раз. Наблюдает он за этими тектоническими сдвигами и сейчас, и, что он считает самым важным, ему дано оценивать их результат в стратегической перспективе. Ведь только по прошествии многих лет можно понять – удачно ли прошла смена поколений? Кто оказался прав – те, кто молодых хулил, или кто на них ставил?
А смена поколений – драма для кого-то и триумф для другого. Звезда на пенсии – уже не та звезда, хотя и восходящая – ещё не факт, что зазвездит. И у одних полный слом устоявшихся годами устоев жизни, другие же выходят на финишную прямую к цели. Но и для тех, и для этих это – час икс, от которого дальнейшая жизнь коренным образом зависит.
Вольдемар Альбертович любит порассуждать про смену поколений, а выходит всегда на эту тему с одной и той же присказки: «Лицом к лицу лица не разглядеть». Тем самым сразу давая понять, что он-то видит… Да и переводит сразу повествование в плоскость контекста многовековой истории театра, абстрагируясь от персоналий. Так как гораздо важнее для балетомана, какими премьерами именно в истории театра отмечен чей-то период, нежели чем прославился конкретный премьер. И вот эти периоды он и сравнивает между собой, а не артистов, хотя как без них…
А судит Кабриолев с высоты своего положения строго и ожидаемо: «потом стало уже не то, что тогда». Впрочем, и тогда, как он считает, «дураков хватало», а нынешние пертурбации он не комментирует принципиально, мысля как минимум пятилетками: «а самое правильное – лет через десять, пятнадцать, двадцать понять, что от этого поколения осталось на скрижалях мировой истории балета». Эх, долго ждать как!
Таксомотор
С такси в СССР существовала напряжёнка – поймать зеленоглазое было нелегко, да и не каждый пойманный поедет туда, куда тебе надо. В вечерние часы ситуация ещё усугублялась – большинство ехало в парк. И даже в центре в начале двенадцатого, когда балетоманы и артисты выходили после спектакля, поймать такси – большое везение. А на метро ехать как-то не с руки после вкушенного высокого искусства, да выпитого во славу его коньяка. И разок, битый час ловя на Горького машину для себя и одной юной балерины, Кабриолев понял, что надо ситуацию менять. Надо прикормить таксистов к театру!
В тот раз совсем у него всё расстроилось: балеринка за это время замёрзла, протрезвела и закапризничала. И это подвигло Вольдемара Альбертовича на активные действия: стал он всех своих знакомых про знакомых таксистов спрашивать, надавали ему телефонов и за довольно короткое время сколотил он пул придворных извозчиков, которым выдавал на следующий месяц календарь, где по числам расписывал, когда будут спектакли идти. И вскоре в условленные дни стало приезжать несколько машин прямо к служебному входу. Правда, такая услуга стоила двойного счётчика, но это того стоило!
Балетно-балетоманская тусовка по достоинству оценила новый уровень сервиса, и Кабриолев стяжал и славу превосходного организатора. Но сам Вольдемар Альбертович больше в этом своём предприятии ценил не эти лавры, а одну иную возможность, которая всплыла неожиданным бонусом…
Довольно много общаясь с этими таксистами, он быстро понял, что они могут служить и уникальным источником разнообразной информации. Пассажиры разговаривали и с водителем, и с другими пассажирами при их наличии. И могли говорить они что-то очень интересное! И тогда стал присматриваться Кабриолев, кто кого повёз, а с таксистами договорился запоминать, о чём там пассажир / пассажиры речи вели. На следующий день таксисты ему звонили и, за небольшую плату, как Кабриолев говорит, сливали уйму полезной информации.
Многие потом прямо диву давались: умеет, видать, этот Кабриолев мысли читать! И эту свою способность он до конца жизни не терял…
Тяжёлая жизнь
Тяжела и неказиста жизнь балетного артиста» – эту пребанальнейшую поговорку Кабриолев слышал многократно, да и сам порой использовал. Сейчас он, если и говорит так, то, как бы кого цитирует, но порассуждать на эту тему любит со своей колокольни и предпочитает рассматривать и минусы и плюсы этой доли.
Начинает всегда с тяжестей и неказистостей и прослеживает Вольдемар Альбертович путь артиста с младых ногтей. И первый горький удар настигает его ещё ребёнком, поступившим учиться на артиста балета, – полноценное детство у него в этот момент заканчивается. Где-то в одиннадцать лет.
Не особо света белого видя, проводят они в стенах учебного заведения восемь тяжких лет, где с раннего утра до позднего вечера шесть дней в неделю, обучаются и общеобразовательным предметам, и специальным, а первые четыре года ещё и фортепиано у них. Каждый год экзамены по спецпредметам, а в первом и пятом классах – аж два раза в год. Летом же надо побольше заниматься и поменьше есть бабушкиных пирожков. Потом выпуск, и всё только начинается…
Если всё случилось и оказался выпускник в Большом, то, даже если он был звездой выпуска, там он вновь пока никто и стоит в кордебалете. Были, конечно, в истории театра и исключения, но они лишь подтверждают правило. А так надо вновь доказывать своё право на получение ролей, а конкуренция уже другого уровня. И из кордебалета в примы / премьеры выбиваются единицы, большинство же на пенсию уходит просто артистами балета.
А пенсия хотя и наступает рано, но что делать дальше – не всем пенсионерам понятно. По специальности продолжать работать – либо преподавать, либо ставить. А это не всем под силу, да и на всех мест не хватит. И многим приходится во всё же зрелом возрасте сильно жизнь свою и так тяжёлую менять. И далеко не всем это удаётся, но это уже не про балет.
Кабриолев, конечно же, гораздо более детально разбирает все тяготы и лишения на всех этапах жизни артиста. Выходит всегда довольно мрачно, но, подведя черту, «не хотел бы я сам себе такую жизнь», Вольдемар Альбертович меняет тональность и начинает эту жизнь обелять. Тоже хронологически.
Поступив в училище, ребёнок попадает на самом-то деле в храм искусства. Его жизнь теперь посвящена высшему проявлению человеческого разума – творчеству. Там он огорожен от дурного влияния улицы и, что немаловажно, находится в кругу близких по духу. В узком кругу, в котором он теперь и будет жить и который с остальным миром, гораздо менее приятным, пересекается слабо. И этот балетный мирок, несмотря на многочисленные «нюансы», сам по себе прекрасен.