Байки про балет …Кабриолев продолжает травить!
Шрифт:
И тут на каком-то юбилее стал он с редкостной настойчивостью уговаривать юбиляра на балет сходить, да решил помощь зала запросить. Обратился к рядом сидящему одному родственнику, которого как раз недавно в очередной раз на «Лебединое» сводил: подтверди, дескать, что надо юбиляру на балет сходить! А тот, как оказалось, балетом сыт оказался по горло…
К тому же уже тостов с дюжину подняли, и родственник высказался откровенно: достал ты, Вольдемар, уже всех со своим балетом. А есть дела и поважнее – лучше бы ты со всеми ездил на дачу картошку копать, а не по театрам шастал! И по лицам практически всех понял балетоман, что он здесь такой один – балетоманистый. Да,
С тех пор как отрезало! Никогда и никого больше не зазывал Кабриолев на балет, а с годами вообще возвёл это в ранг философии: балет – элитарное искусство. Был таким, есть и будет. И перед свиньями неча бисер метать!
Первая скрипка
Разбирая какой-то балет по косточкам, Кабриолев всегда делает это блоками: идея, хореография, музыка, декорации и костюмы. Не всегда в этой последовательности, может начать с костюмов и не найти там идеи, но всегда увязывая вместе музыку и хореографию. Да, может одно оказаться лучше другого, но это значит только одно – второе хуже. И никакая божественная музыка не вытянет провальную хореографию, равно как и наоборот. Значение на общую оценку постановки они имеют определяющее, а за музыку, кроме композитора, отвечает ещё и оркестр. А музыканты тоже люди…
Влюбившись в балет, Кабриолев сразу понял значимость этого симбиоза, тем более с музыкой он дружил – целых четыре года в музыкальной школе отмучился. Но на оркестр первые несколько сезонов внимания никакого не обращал – не до них было, хотелось ему с артистами дружбу водить.
Добившись же некоторого положения в балетоманском сообществе, он взгляд-то долу, до ямы, опустил и тут оркестр его очень даже заинтересовал! Не весь, правда, оркестр, а одна его участница, молодая скрипачка… Сражён был наповал сверху вниз смотрящий!
Как сами музыканты говорят, если человек десять лет играет на скрипке – он автоматически становится евреем. Чернокудрая музыкантша не была исключением, но Вольдемар Альбертович национальными предрассудками никогда не был обременён, справедливо полагая, что в любой национальности процент достойных людей одинаково мал. Это совершенно не мешало сердцу воспылать, но вот мешала перегородка между зрительным залом и оркестровой ямой – непреодолимое препятствие…
А в театре музыканты и артисты вкупе с примкнувшими с ними балетоманами живут в немного разных мирах и между собой общаются редко. Но Кабриолев проявил чрезвычайную настойчивость и вскоре сумел познакомиться для начала с одним из ударников. Проявил искренний интерес к его нелёгкой профессии, угостил несколько раз коньячком в буфете, сдружился до некоторой степени и был представлен всей группе ударных, парочке гобоистов и даже первому кларнету. Ну а там, ещё через пару рукопожатий, познакомили его и с Сарой Лазаревной – объектом воздыханий!
Уже на втором свидании они перешли на ты, и Сара оказалась на редкость возвышенной и одухотворённой в придачу к шикарным внешним данным. Дошло уже дело до знакомства с родителями, но папа, недальний родственник московского раввина, дал понять, что надо будет тогда, как минимум сделать обрезание перед первой брачной ночью. На такое Вольдемар Альбертович пойти отказался, а ещё зачем-то раскритиковал форшмак, приготовленный хозяйкой дома, и даже порывался дать собственный рецепт. Отношения не сложились, и Сара под нажимом родственников дала Кабриолеву отказ… Но со многими оркестрантами Вольдемар Альбертович сошёлся к этому моменту уже довольно близко и с тех пор к музыкантам вполне расположен!
Состав зала
Будучи сугубо профессиональным посетителем театра, Кабриолев сам, да и весь «узкий круг» балетоманской братии, свысока посматривали на «простых» зрителей. Людей, вошедших в храм искусства по купленным в кассе билетам, они снисходительно именовали любителями, и в балетоманском обществе не принято было с ними смешиваться. При этом некоторые из этих любителей стояли повыше на социальной лестнице Страны Советов, чем многие профи. Но внутри театра и непосредственного начальника по службе с билетом в кармане истинный балетоман мог лишь кивком головы приветствовать.
Даже если это сулило в дальнейшем неприятности на работе…
Над любителями профессионалы любили посмеиваться, а Вольдемар Альбертович, как он говорит, и сам часто сказки про люстру рассказывал. На которую некоторые из тех, кто пришёл по билетам, и пришли посмотреть. А таких видно было сразу и во времена бытия призрака, а сейчас, даже не присматриваясь, можно понять, кто за хорошими селфи с люстрой пришёл на балет. Но раньше это были единицы, сейчас же «по статусу положено» многим. И эта публика – неприятные соседи для просмотра балета…
А то, кто сидит рядом, – критично важно! Если сосед пришёл не на прекрасное искусство смотреть, а по какой другой причине, то он балет смотреть и не будет, да и тебе смотреть мешать станет. И даже если сидит условно тихо, то не на той он волне, не создаёт нужную атмосферу. Да и может, не дай бог, в неурочном месте аплодировать радостно начать – радоваться, что – ура! – кончилось! Или, что самое неприятное, трепаться начнёт, если не один пришёл. А вот такого Кабриолев никогда не терпел, и имелась у него заготовленная фраза, для болтливых соседей: «Балет смотрят, а если вам поговорить охота, то идите в рюмочную за углом – самое вам там место!» После такого смотреть балет ему больше не мешали…
И ещё при жизни знатный балетоман, даже будучи сугубо материалистом, понимал важность частот настроя зрительного зала, значимость высоты уровня показателя средней культурности зрителей. От тех, кто сидит в зале, тоже зависит успех спектакля. Артисты на сцене – те, которые действительно Артисты, прекрасно чувствуют, кто в зале сидит, даже зрителей не видя. И им очень нужна «обратная связь», чтобы обрести уверенность, понять, что в коня корм. Самый же кошмар случался, как Кабриолев с ужасом вспоминает, когда, например, нагоняли целый театр каких-нибудь доярок-рекордсменок, приехавших в столицу на всесоюзный слёт. Те лузгали семечки на пол, смеялись в голос и оголтело хлопали рабочими руками в каждой паузе в музыке. Тут как не танцуй – ничего не выйдет…
Зевок
Зевок зевку рознь! Да и зевок – это вам не просто так! Кабриолев придаёт этому глотательному движению важное значение, хотя правильнее сказать – придавал. Призраку дышать незачем, да и зевать – не зевается. Но вот когда Вольдемар Альбертович блистал в зените балетоманской славы, он зевок поставил себе на службу. Сделал это целенаправленно и отшлифовал навык пользования до определённого блеска.
Но в начале Кабриолев от него страдал: зевучий по натуре, он, бывало, на заре своей карьеры зевал не к месту. Это принижало статус, приходилось смущённо оправдываться, коллеги по страсти к балету смотрели как минимум укоризненно. Конечно, в большинстве случаев успевал Вольдемар Альбертович инстинктивно прикрыться ладошкой или программкой, если таковая имелась. Но это делало сам факт зевка ещё заметнее – резкое движение бросается в глаза больше. И понял он, что с этим надо бороться!