Баймер
Шрифт:
Я пробормотал вовнутрь компа:
– Да ладно тебе, не заводись. Я ведь тоже здесь.
– Тоже… Ладно уж. И что ты в этом компе видишь?
– С точки зрения геометрической прогрессии, – ответил я, – если посмотреть сверху, то снизу покажется, что сбоку в самом деле ничего не видно. Насчет Нюрки не беспокойся, меня голыми ногами не возьмешь.
– Ладно-ладно. Жизнь нужно прожить так, чтобы каждый ребенок мог сказать тебе: «папа!» Насчет Нюрки ты зря… Ее ноги, как погоны, – очень хорошо смотрятся на мужских плечах… Ты в самом деле заставишь этот комп работать? По-моему, он сдох окончательно.
– Если твой компьютер сдох, –
Гриць опустил стаканчик, Сергей замер с открытым ртом.
– Я знаю, – сказал он, – что такое компьютерные игры. Видел… Но шеф не позволит. Мы здесь на работе. А Козаровский так и вовсе ненавидит все бесполезное. Нет, хлопец, ничего у тебя не получится. Игры у нас будут не раньше, чем русалка на шпагат сядет…
– Назвался гусем, – возразил Гриць, – спасай Рим!.. У тебя получится. Ты москвич?
– Москвич, – ответил я. – А ты?
Гриць почему-то угрюмо промолчал, зато Сергей сказал ехидно:
– Есть такой город – ASS-трахань…
Я сказал утешающе:
– Ничего, любви все полости покорны. Комп в порядке, просто диск зачем-то отформатили.
Гриць посмотрел на Сергея, сказал угрожающе:
– А тебе, любимый мной, лететь с одним крылом…
Процесс инсталляции Windows с полчаса да занимает, я перебирал в своем чемоданчике лазерные диски, Сергей и Гриць уже отложили алебарды и забросили осточертевшие кости, чесали языками, рассказывали о Кононе, Козаровском, обитателях особняка.
Помимо самого Конона и Светланы Васильевны, здесь живут четверо охранников, пятый – их шеф, Козаровский, в прошлом полковник КГБ, Нюрка, а еще здесь ежедневно двое приходящих: садовник и секретарша. Правда, садовник приходит через день, а секретарша вовсе в отпуске…
Сам Конон, оказывается, начинал простым слесарем на заводе, быстро дорос до бригадира, но потом его избрали секретарем заводской партийной организации, чуть позже вообще забрали в обком, дослужился до секретаря, но затем был переведен «на укрепление рядов» в оборонку.
Именно на оборонке я его и встретил. Потом эта перестройка, приватизация, ваучеризация, из которой Конон вышел крупным владельцем. Владельцем чего, я так и не понял, а Сергей и Гриць не уточнили, сами не знают, но слышали, что Конон имеет долю и в нефтяном бизнесе, и в водочном, а пара престижных ресторанов в центральной части города принадлежит ему.
Работает он здесь, в особняке. Правда, в Москве есть офис, даже не один, но, как все у нас водится, важные дела решаются в банях, на охотах, банкетах, за шашлычками на свежем воздухе. Так что, возможно, в тот первый день среди импозантных NPC были и менее приметные, но подлинные ЛПР…
Сегодня меня позвали обедать в нижний зал. Камин, к счастью, не полыхал, а за столом, кроме Конона, уже трудились Козаровский и Сергей. Конон кивнул мне на свободное место на дальнем конце стола, сам ел быстро, но как-то машинально, на лбу глубокие складки, а когда ложка заскребла по дну тарелки, в раздражении оглянулся:
– Где десерт?.. Вечно копается… Нет, Сергей, ты со своим пацифизмом не туда заехал! В любом племени, любом биологическом виде рыб, тараканов, птиц, людей – есть слабые и сильные. Всегда так было, на этом жизнь стоит, никуда не денешься… Но только у людей
Сергей с разочарованным видом уменьшился вместе со всем набором мускулов. Это было похоже на затормозивший МАЗ, что разом оседает на спустивших колесах. Я помалкивал, трудно что-то говорить, когда слышишь очевидное. Поддакивать так же глупо, как и возражать. Я только не понимал, из-за чего начался этот разговор, который я перехватил на середине.
– Когда-то, – продолжал Конон, – я помню, как орали при советской власти: вот, мол, как плохо, что все диктуют сверху! Мол, дали бы нашему директору этот завод в собственность, он бы ого-го как развернулся! И продукция была бы без брака, и нам бы платил в десять раз больше… Что, не говорили так?
Козаровский подтвердил:
– Говорили. Всюду. Везде.
– Так чего жаловаться сейчас на несправедливость приватизации? Ведь они же, инженеры и рабочие, весь, как говорится, сознательный советский народ предлагал отдать в собственность государственные заводы и фабрики! Вот так просто взять и отдать. Директору бани – баню, директору завода – завод, председателю колхоза – колхоз. А вместо этого им, убогим недоумкам… я имею в виду не директоров, а всю ту негодующую массу… им дали шанс поучаствовать в великом разделе! В самом деле, дали. Все получили эти ваучеры. Все! Ну и что? Кто был лохом при советской власти, тот остается лохом при нынешней. Энергичные снова все взяли себе – уже на законном основании! – а убогонькие все так же как в соплях с головы до ног – в воплях о несправедливости. А когда для них возможна та справедливость, которую они хотят? То есть лежать на печи, а им чтоб подносили калачи?
Козаровский сказал сочувствующе:
– Да что вы, Илья Юрьевич! Все всё понимают.
– Если бы, – вздохнул Конон. Он коротко взглянул на меня. – Если бы.
Мне почудилось, что Конон вроде бы оправдывается. Я не бог знает какая величина… вообще-то я себя считаю величиной, но не настаиваю, чтобы мою гениальность все сразу заметили и кланялись в ножки. Просто, похоже, Конона достали. Если бы он общался только с ворьем, тогда дело другое, а вот интеллигенция может воротить нос.
Сергей сказал серьезно:
– Да плюньте, шеф. Бабу с возу, кобылу в позу. У слабаков всегда другие виноваты в их слабости и соплераспускании. А сами сидят и ждут, как верно вы сказали, чтоб им все готовое на блюдечке. И рассуждают о падении нравов и забвении культуры! Но кто бы ни поднес им на этом блюдечке, все равно будет виноват… Не на таком блюдечке! Мало!.. Бумажки мятые!
Конон грустно улыбнулся:
– За годы советской власти инициативных людей повыбили. Истребили. Сперва, после Гражданской, – физически, а в эпоху Сталина и прочих генсеков – кого физически, кого в лагерь, а остальным просто перекрыли все дороги. Осталась только большая государственная система. Все население – на госбюджете. Частной инициативы – никакой… Так стоит ли удивляться, что когда началась перестройка, то первыми начали создавать фирмы как раз только писатели и преступники?