База 211
Шрифт:
Если бы можно было им поменяться местами! Но Игер сказал нет, значит, ей остается только послушание. Хотя как исполнитель она лучше, это и в школе говорили. Жаль только ей не изобрести самой и наполовину такой же шикарный план, который брат изложил, почти не задумываясь. Иначе приказывала бы она, заставила бы его держаться на вторых ролях, в одиночку полезла бы в пекло. Однако Тили плохо умела считать наперед, в непредвиденных обстоятельствах тем более, потому Игер ее командир, она же только подчиненная.
Ну, ладно. Завтра так завтра. На судьбу полагается лишь тот, кто перед этим как следует положился на самого себя. Этому всегда учил ее брат.
4
Из аргонавтов
И каждый дар имел особый свой…
В опасности согласье все являли:
Один шел в бой, другие восхваляли. [13]
Утром следующего дня Сэм в задумчивости шагал к складскому ангару, и думы его не были веселы. Он, что называется, все еще махал кулаками после драки. Очень неприятное чувство от того, что поганец гауптштурмфюрер взял над ним верх, не только не рассосалось со временем, а, напротив, сделалось еще более въедливым. Ведь это же неправильно, его с малых лет приучили: зло никогда не может одолеть, тем более в словесной битве. Ему, то есть злу, полагается прятаться за красивую ложь, прикрываться маской демагогической болтовни о том, какое оно хорошее, стесняться собственной сущности. Но вчера случилось наоборот, и Сэм не виноват, он чувствовал это, а все равно не помогало. Великий Лео не таился, говорил открыто, что думал и что хотел, и вот выходило, Сэм против воли или, по крайней мере, в разладе с ней сделал выбор, которого делать никак не желал. Невольно вышло, но это лишь оправдание. Иначе тоже нельзя. Сэм окончательно запутался и оттого злился на себя самого. Уже подходя к ангару, решил махнуть на все рукой, он станет драться за своих друзей, а почему, это не столь уж важно. Однако это было важно, и еще как, пришлось насильно заставить себя не думать. К тому же он не сдался окончательно, он разберется в коварстве Лео, он даст ему отпор со временем. А пока имеются и другие дела, более интересные и такие же опасные.
13
И.В. Гете, «Фауст», в переводе Н. Холодковского.
Внутри склада, в закутке у печки, на низеньком табурете сидел Медведь, с равнодушным видом чистил автоматическую винтовку Маузера. Серьезное оружие и дальнобойное, неужели все настолько плохо? Еще вчера Герхард ходил по базе со «шмайссером» за спиной, пистолетом-пулеметом для ближнего боя, а вот теперь извлек на свет пехотную винтовку. Впрочем, ведь им предстоит поход, разве нет? К тому же на открытом пространстве со «шмайссером» много не навоюешь. Он сочувственно посмотрел на Герхарда:
– Серьезная штука. Думаешь, будет толк?
– Ох, не знаю, – Марвитц затряс головой, пышная борода его заколыхалась мягкими волнами. – Отогнать, кончено, можно. Убить вот вряд ли.
– И отогнать не помешает. Спасибо, Ховен разрешил взять сани. Иначе тащить бы нам всю амуницию на собственном горбу. Еще и резиновый бот в придачу.
Тут, будто услыхав, как помянуто было его имя, в дверях показался довольно ухмыляющийся Бохман.
– Ага, великий день настал! – крикнул он вместо приветствия, наигранно-корыстно потер руки. – Сегодня почтенный изобретатель Смит явит миру свое гениальное творение! Публика ждет в нетерпении, сгорая от предвкушения… Показывай, чего томить.
– Погоди, Вилли. Еще одну вещицу приладить надо. Точнее, поставить на место… Попридержи на время коней своего нетерпения, – нравоучительно ответил ему Сэм, хотя понимал, как сильно Бохману хочется увидеть наконец его секрет.
Он расстегнул меховую куртку, затем жилет из тюленей кожи, полез под толстый свитер и вытащил на свет холщовый мешочек, закрепленный на его шее при помощи грубой веревки.
– Это что такое? А ну-ка, ну-ка! Дай рассмотреть! Клянусь гробницей Гинденбурга, лапать руками не стану! – Вилли подошел совсем близко, желая увидеть содержимое белой фарфоровой коробочки, извлеченной из мешочка. – Это графит, что ли? Нет, не похоже. Кобальт? А какая плотность? Минерал
– Вилли, ты можешь помолчать хоть минутку? Тем более если тебе нужен ответ? – прервал бесконечный поток вопросов Сэм.
Он уже открыл небольшую, овальную коробочку, извлек на свет божий продолговатый цилиндрик сизо-угольного цвета, теперь бережно держал его на ладони.
– Ты слышал когда-нибудь о материале под названием полупроводник?.. Слышал? Прекрасно. И принцип его работы знаешь?.. Нет, Вилли, это не кремний. В основе здесь углерод, об остальном пока умолчу. Помнишь, я рассказывал тебе однажды о профессоре Винере?
– Еще бы! Это тот благопомешанный американец, который из твоих полупроводников намеревался собирать счетные машины по принципу односторонней проводимости электротока? А далее производить вычисления по двоичной системе. Что же, неглупо. Стало быть, у тебя полупроводник новейшего поколения. И почему его отказались патентовать?
– Нет, Вилли, это не полупроводник. И ничего общего с ним не имеет, кроме разве что предназначения, и то отчасти, – грустно отозвался Сэм, неприятные воспоминания исказили его лицо в сардонической усмешке. – Полупроводники стали позавчерашним днем в тот самый миг, когда был придуман их принцип. Как и все в науке. Это вот, – Сэм вытянул на открытой ладони цилиндрик, – тоже вчерашний день, которому не дали стать завтрашним.
– Не понимаю. Ты открыл полуполупроводник, что ли? – недоуменно воззрился Бохман.
– Я же говорю, дело в принципе, – поморщился Сэм, осознав, что объяснять ему придется с самого начала. – Доктор Винер безусловно гений. Но и гений может из двух дорог выбрать окольную. Что он и сделал. Двоичная система – это хорошо. Это будущее. Ближайшее и очень ограниченное, но все же будущее. Полвека эти электрические машины и наука, которая возьмет от них начало, будут, возможно, очень даже успешно развиваться. Может, преобразуют устройство нашего мира, – Сэм заговорил вдохновенно, как библейский пророк перед внемлющим ему народом. Отчасти он им и в самом деле был. – Но вот потом. После…
– Ха, твое «после» когда еще будет! Ты что же, планируешь изобретения на сто лет вперед?
– Удивительно слышать это от другого изобретателя. Хотя, может, я скверный лектор, и объясняю непонятно. – Сэм зажал цилиндрик в кулаке, будто не желал являть его и дальше скептическому постороннему оку. – Видишь ли, такие машины, они вообще не очень нужны. Разве как промежуточный этап, чтобы понять всю их дальнейшую бесперспективность. В любом случае эти системы выйдут ограниченными и требующими много дополнительного оборудования и еще большую толпу узкопрофильных специалистов. «Да», «нет», более никаких команд они ведь не примут, а значит?..
– Постой, постой! Если не строгий математический отбор, плюс или минус, то что же? Задумал создать рукотворный разум? Знаешь, Смит, это даже не смешно! – скривился Бохман, почти не пытаясь скрыть разочарования. – То есть я не утверждаю, что это невозможно, но-о!
– Нет, не так. Ты же не дослушал меня. Не цифровую – аналоговую систему, только куда совершенней современных. Вот что я намерен сделать. С неограниченным практически спектром принятия решений. Выбор не из двух, а, скажем, из ста, из тысячи позиций. Конечно, пока это еще примитивно. И не собирать систему из полупроводников, триггеров, анодных ламп. А единый центр, анализатор, мозг. Выращенный искусственно на основе новейшей технологии, которую я сам придумал. Правда, нужны промышленные масштабы, не из подручных средств в ночные дежурства в лаборатории. Там столь огромные давления, ты и представить себе не можешь. Из всех полученных образцов только этот, один-единственный, дал нужные результаты. Когда меня обыскали на лодке, никто даже не сообразил, что крохотная шкатулка представляет собой немалую ценность. Хартенштейн вернул мне ее содержимое без разговоров, едва я наплел ему небылиц о матушкином наследстве. А ведь «игнис» дороже самого чистого алмаза такого же размера. Я назвал его «игнис» от латинского «огонь», в знак подобия чудесам истинной природы.