База-500: Ягдкоманда

Генрих Герлиак

27 мая 1942 года, Берлин Неожиданные вызовы к начальству обычно не сулят ничего хорошего. Тем более, если вызов исходит от начальника Главного управления имперской безопасности СС-обергруппенфюрера Рейнхарда Гейдриха.

Мои мрачные мысли по поводу внезапного вызова не мог рассеять даже превосходный трофейный коньяк, подаренный мне приехавшим с Кавказа офицером. Кто бы мог подумать, что русские делают отличный коньяк в этой своей

Армении! Жаль, что пока так и не удалось захватить этот благодатный край. Но, судя по всему, еще до конца этого года весь Кавказ будет наш. Возможно, Рождество удастся встретить в городе моего детства Баку. Я уехал оттуда беженцем, а вернусь победителем!

В два часа дня наш «Юнкерс-52» приземлился в Гатове. Здесь мы должны были пересесть в личный самолет Гейдриха, который полагался ему по новой должности — как заместителю имперского протектора Богемии и Моравии.

Погода стояла великолепная! Жаль, не удастся съездить в Берлин. Больше всего отменой поездки в Берлин огорчен мой штабной офицер оберштурмфюрер Ланген, которого я вместе со своим денщиком, шарфюрером Фридрихом Махером, взял с собой в поездку. Ланген был уроженец Берлина и уже больше года не видел родителей. Он он очень надеялся их повидать и был просто убит известием, что самолет сядет не в Темпельгофе, а в Гатове и, менее чем через час, мы отправимся дальше.

Когда самолет закончил пробег по бетону взлетной дорожки, я вздохнул с облегчением и спустился по трапу первым, закуривая на ходу. Недалеко от нашего самолета стоял точно такой же «Юнкерс-52», и я уже собрался было направиться к нему и узнать, не тот ли это самолет, что должен доставить нас на военный аэродром Кбели в Богемии, как вдруг увидел мчащуюся к нашему самолету автомашину. Я швырнул на бетон сигарету, не обращая внимания на неодобрительный взгляд пилота, и положил руку на кобуру с «вальтером». Остановившийся рядом со мной Махер прекрасно понял мой жест, извлек из своей кобуры «люгер» и отвел руку за спину, чтобы люди в машине не видели оружия. Бывший профессиональный боксер Фриц Махер управлялся с «люгером» не хуже, чем со своими кулаками, — и в любом случае лучше, чем с сапожной щеткой. Хотя сапоги он чистил неплохо. Махер стал моим денщиком после странного и крайне неприятного инцидента в Демянском котле, я решил, что мне нужнее не денщик, а надежный телохранитель — ведь жизнь в любом случае дороже идеально начищенных сапог.

Машина приблизилась: это был «опель-капитан» с номерами гестапо. Я почувствовал, как горло словно сдавила невидимая рука беспокойства и машинально расстегнул ко-буру. «Опель» затормозил метрах в пяти от нас, и из него вышел человек, которого я меньше всего ожидал здесь увидеть: СС-гауптштурмфюрер Кристиан Шольц.

С Шольцем я познакомился, когда его весной 1934 года перевели из Штуттгарта к нам, в Баварскую политическую полицию. Оттуда его вместе с нами — сотрудниками БПП, переведенными по указанию нашего шефа Гейдриха в центральный аппарат гестапо и СД, — отправили на работу в Берлин. Там он служил в гестапо, пока его вдруг не перевели на новую должность в исследовательский институт при Министерстве авиации, где он возглавил контрразведывательную службу. Причиной его возвышения была дружба с главой гестапо Генрихом Мюллером: Мюллеру было крайне важно иметь своего человека в стане рейхсмаршала Геринга. Тесные отношения с Мюллером — вот главная отличительная черта серого исполнителя Шольца. Но его внезапное появление на аэродроме Гатов успокоило меня: если бы меня ожидали немедленные неприятности, то в подъехавшей машине были бы не Шольц и шофер Мюллера, а мрачные головорезы из внутренней тюрьмы гестапо. Впрочем, кто знает… Возможно, я знаю не все стороны личности Шольца? Тем не менее я застегнул кобуру.

— Хайль Гитлер! — приветствовал меня Шольц.

— Хайль! — отозвался я. — Честно говоря, меньше всего ожидал здесь встретить вас, Шольц. Я здесь проездом, сегодня к вечеру должен быть в Праге. Что случилось?

— Я приехал за вами, оберштурмбаннфюрер, — сообщил Шольц. — Вас хочет видеть группенфюрер

Мюллер. А в Прагу вы сегодня не попадете в любом случае: самолет протектора, на котором вы должны были лететь, сегодня не вылетит из Богемии. Так что до завтра вы останетесь здесь. Эти люди с вами? — И Шольц кивнул на Лангена и Махера, успевшего спрятать «люгер» в кобуру.

— Да, это штабной офицер для особых поручений оберштурмфюрер Ланген и мой денщик шарфюрер Махер.

— Им есть где остановиться в Берлине? — спросил Шольц. — Возможно, вам придется задержаться на пару-тройку дней.

Я краем глаза уловил с трудом скрываемую радостную улыбку на лице Лангена и обратился к нему:

— Ланген!

— Мы с Махером можем остановиться у моих родителей в Альт Моабит, — радостно сообщил Ланген.

— Отлично! Отметьте в комендатуре свои командировочные предписания и отправляйтесь в Берлин, — сказал Шольц. — Я полагаю, оберштурмбаннфюрер, что до завтра вы точно никуда не улетите.

Я повернулся к подчиненным:

— Ланген, Махер! До шести утра свободны. После шести утра находиться на квартире, никуда не отлучаясь.

— Слушаюсь, господин оберштурмбаннфюрер! — дружно откликнулись подчиненные. Их радость можно было понять: они целый год не были в Германии.

— Прошу вас, оберштурмбаннфюрер, — распахнул дверцу «опеля» Шольц.

Не прошло и часа, как я уже сидел в кабинете начальника IV управления Главного управления имперской безопасности (РСХА) СС-группенфюрера Генриха Мюллера. Кабинет располагался на втором этаже четырехэтажного помпезного здания с мансардой — дом номер 8 по улице Принц Альбертштрассе. Когда еще не было сыскного монстра РСХА, основанного секретным приказом 27 сентября 1939 года, то возглавляемое Мюллером учреждение формально входило в состав Министерства внутренних дел под названием «IV управление». Известно оно было в те времена под сокращенным названием «гестапо» (GeheimeStaatzPolizei, GeStaPo, «Тайная государственная полиция») и формально во главе его находился СС-группенфюрер Гейдрих. Но поскольку Гейдрих руководил также партийной службой безопасности СД и криминальной полицией (крипо), то фактическое руководство гестапо уже с 1934 года осуществлял Генрих Мюллер. Кроме посвященных, никто в рейхе не подозревал о том, что вся тайная и «явная» полиции объединены под единым руководством: управление Мюллера все знали только как «гестапо».

Генриха Мюллера я знал давно. В 1923 году, — когда скончался мой отец, а мой брат Рихард, активный участник «ноябрьской революции» 1923 года, был вынужден эмигрировать, — я и тетушка Софи остались без средств к существованию. Именно Генрих Мюллер, знавший моего брата еще по совместной работе в авиационных мастерских, устроил меня на работу в полицию. Вместе с ним в 1929 году мы сдали экзамены на полицейских чиновников и работали в БПП, пока Гейдрих в 1934 году не забрал нас в Берлин.

Вскоре наши пути разошлись, и вот теперь они снова, — непостижимым для меня пока образом, — пересеклись.

— Вы свободны, Шольц, — сказал Мюллер, и Шольц вышел, плотно притворив дверь в кабинет.

— Рад вас видеть, Герлиак, — сказал Мюллер, пожимая мне руку. — Садитесь. Я знаю: вы с дороги, устали. После беседы отправимся на обед. А пока… Кофе, коньяк, сигару?

Я знал, что Мюллер курил бразильские сигары, которые я терпеть не мог. Коньяк… вот от этого не отказался бы, но на моей памяти Мюллер практически не употреблял спиртного.

— На ваше усмотрение, группенфюрер, — осторожно отозвался я.

— Тогда коньяк, — определил Мюллер. Он достал из шкафчика бутылку «мартеля», два стакана и пояснил, разливая коньяк по стаканам: — Кофе сейчас неважный, суррогат… А рюмка коньяка в середине дня не помешает трезвости мысли.

— Насколько я помню, вы не пили коньяк, группенфюрер, — осторожно напомнил я.

— Война, напряжение… надо помочь нервам, — пояснил Мюллер, пригубив янтарную жидкость. — Очень много работы, просто изматывающей работы! Впрочем, вы последний год провели в боях на фронте и вам не понятно, как может быть велико напряжение в тылу. Не так ли?