База-500: Ягдкоманда
Шрифт:
Надо сказать, что Рудаков к тому моменту, как отец ушел на фронт, был достаточно большим, чтобы знать: он из семьи потомственного дворянина, кадрового офицера Императорской армии. И он вовсе не погиб на фронте, а вернулся в начале 1918 года в Москву. Ему хватило ума не проходить объявленную большевиками регистрацию офицеров (подавляющее большинство из прошедших регистрацию незамедлительно расстреляли), а сразу отправиться на Дон, где казачий атаман Каледин собирал армию для борьбы с большевиками.
Штабс-капитан Владимир Рудаков прошел долгий путь беспощадной борьбы с большевиками: от Ледяного похода генерала Корнилова до Крымской катастрофы, когда расчетливые
Оказавшись в Риге по делам офицерского союза генерала фон Лампе, Рудаков воспользовался случаем, чтобы через возвращающегося в Советскую Россию эмигранта передать весточку семье. Он не учел только того, что вернувшегося эмигранта НКВД будет держать под неусыпным контролем.
Эмигранта арестовали сразу, как только он покинул квартиру Анны Рудаковой. Его схватили на улице, дав пройти два квартала. Вышедшая следом за ним из подъезда Анна увидела, как двое офицеров в форме НКВД ловко запихивают в черную машину ее гостя. Она все поняла. Она поняла, какая опасность грозит ее сыну. Она тут же отправилась на витебский вокзал и купила билет на первый же поезд до Смоленска.
Выслушав плачущую мать, Рудаков повел ее в город и устроил на частную квартиру к знакомым. План родился мгновенно: проникнуть на аэродром и улететь вместе с матерью на связном самолете, который всегда был в готовности. Он знает, как проникнуть на аэродром незаметно. А там немного везения — и они уже в Латвии, у отца. Сергей оставил мать на полчаса: пошел за мотоциклом. А когда он вернулся, она уже умерла: инсульт.
Рудаков уже на следующий день похоронил мать. Стоя перед гробом, он сжимал в кармане письмо отца. Он хотел сжечь письмо и это было бы самым правильным решением. Но он помнил, с каким трепетом мать перечитывала строчки на этом листке бумаги. Для нее это была связующая нить с дорогим ей человеком. И Рудаков не смог сжечь письмо. Когда могильщики собирались накрыть гроб крышкой, он жестом остановил их и положил сложенный вчетверо листок под заледеневшие ладони матери. Это было ошибкой, роковой ошибкой, — но он не мог поступить иначе.
Пока все было спокойно, но Рудаков знал: в одну из ближайших ночей его возьмут. Репрессии против командного состава РККА набирали размах: редкая неделя обходилась без того, чтобы ночью кого-нибудь не забирали. Уж больно заманчивая он мишень: сын белого офицера, дворянина, работающего на белогвардейскую организацию белого генерала фон Лампе, — да тут такой заговор можно раскрыть, аж до высших штабов! Нет, не упустят в НКВД такую перспективу!
Тем не менее Рудаков вряд ли решился бы на отчаянный поступок, если бы угроза, исходящая для него от НКВД, не приняла реальные очертания. А случилось это буквально на следующий день после похорон матери.
Следующим утром Рудаков вышел из дома пораньше. Он сел на мотоцикл и поехал к кладбищу, чтобы положить на могилу матери огромный букет полевых цветов, которые она так любила. Он подъехал к кладбищу по старой проселочной дороге, поскольку так было ближе ехать на аэродром. Рудаков оставил мотоцикл в придорожных кустах и через лесополосу направился к кладбищу. Пробираясь через старую, заросшую молодой порослью часть кладбища, он вдруг приметил какое-то движение и насторожился. Кто может быть на кладбище в столь ранний час? Он осторожно крался мимо покосившихся крестов и надгробий, пока не оказался в непосредственной близости от цели своего путешествия.
Он увидел стоящих возле могилы матери двух офицеров НКВД. Они курили и наблюдали за работой двух милиционеров, разрывавших могилу. Вот они достали гроб и открыли крышку. Один из офицеров склонился над гробом, что-то там поискал, затем распрямился и, потрясая листком бумаги, воскликнул:
— Вот! Что и требовалось доказать! Теперь эта замаскировавшаяся сволочь не отвертится!
Рудаков не стал дожидаться дальнейшего развития событий. Он быстро, но осторожно, стараясь не наступать на опавшие ветки деревьев, добрался до мотоцикла и покатил его по дороге, опасаясь привлечь внимание офицеров НКВД. И только удалившись на километр, он завел мотор и помчался на аэродром.
На аэродроме он нашел механика и спросил:
— Ты проверил двигатель?
— А что его проверять? — удивился механик.
— Разве я не говорил вчера, что там какой-то подозрительный стук?! — изобразил гнев Рудаков.
— Нет, но… можно сейчас проверить, — предложил механик.
Они прошли к стоящему на полосе самолету Рудакова. Механик залез в кабину и запустил двигатель. Тем временем Рудаков убрал из-под колес тормозные колодки.
— Ну что? — крикнул он механику.
— Да вроде все нормально, товарищ капитан! — отозвался механик.
— Ну, значит почудилось, — примирительно отозвался Рудаков и спросил:
— А что там с горючим?
— Полный бак! — отозвался механик.
— Отлично! — заключил Рудаков и попросил: — Не глуши мотор, я сам сейчас проверю.
— Да как хотите! — проворчал механик, вылезая из кабины.
Рудаков, не теряя времени, влез в самолет и через несколько секунд уже выруливал на взлетную полосу мимо разинувшего в изумлении рот механика. Тот что-то прокричал Рудакову, но он не обратил на это внимания и через минуту уже был в воздухе. Набирая высоту, он направлялся на север, а когда удалился на достаточное расстояние от аэродрома, то снизился до высоты метров сорок и пошел на бреющем в западном направлении, используя в качестве ориентира дорогу Ржев — Великие Луки. Через полчаса он уже был над территорией Латвии. Быстро нашел извилистую полосу Двины и приземлился на взлетной полосе военного аэродрома в Двинске. Остановив самолет возле ангара, Рудаков отодвинул фонарь и высоко поднял руки под стволами винтовок озадаченных латышских солдат.
— Я спасаюсь от большевистского режима! — крикнул он.
Через час его уже допрашивал сотрудник латвийской тайной полиции. Рудаков рассказал правду и поэтому ему никто не поверил. Две недели его допрашивали днем и ночью, пытаясь добиться признания, что он агент НКВД. Когда Рудаков уже был на грани отчаяния и стал думать, что в тюрьме НКВД ему было бы не хуже, поскольку там ему предъявили бы реальные обвинения (сын врага народа, поддерживавший с ним связь и не оповестивший об это органы), — вдруг прибыла машина и двое молчаливых мужчин, одетых в одинаковые костюмы и шляпы, увезли его в особняк в центре Риги. Там его принял доброжелательный человек, представившийся военным атташе германского посольства в Латвии майором Зеебахом. Увидев осунувшегося и похудевшего Рудакова, Зеебах любезно предоставил ему свою ванную. Когда посвежевший от воздействия душистого мыла и чистой горячей воды Рудаков вышел из ванной в шелковом стеганом халат (опять-таки любезно предоставленном майором), он увидел лежащие на диване костюм, рубашку и галстук.