База-500: Ягдкоманда
Шрифт:
Альманис опрокинул еще стопку самогона и продолжил:
— До батальона шумы я служил в рижской полиции. Вот уж мы там показали евреям, кто хозяин в Латвии! Мы заставляли этих скотов совокупляться у нас на глазах. И они совокуплялись! Так что мы изобрели новый метод лечения импотенции: резиновая дубинка и жесткий приказ!
Альманис захохотал и мне вдруг резко захотелось его пристрелить. Но вместо этого я спросил:
— Вы надежно организовали охрану? Когда у вас смена караула?
— А сколько сейчас времени? — спросил Альманис, пьяно таращась на свои часы.
— Первый час ночи.
— Значит, смена только что прошла и следующая будет в четыре утра.
— Очень хорошо! — констатировал я. — Я соберу своих
Я вышел из дома вместе с Рубиексом, оставив Дизенхофера беседовать с Альманисом на его родном языке, и быстро направился к сараю. Рубиекс увел с поста двоих солдат, и спустя пару минут из темноты появились мои люди во главе с Рудаковым.
— В четыре утра смена караула, — сказал я. — Караульное помещение в том самом сельсовете. Когда они пойдут на смену… в общем, вы эту смену тихо и аккуратно обеспечите. Затем разделитесь на две части и с обоих концов прочешете дома на случай, если где-то там осели полицейские.
Ликвидировать их желательно без шума и всех до одного: сбежавший может вызвать подмогу и тогда нам никакой пароль не поможет. Командира латышей и его ординарца беру на себя. Все ясно? Пока отсидитесь в сарае.
Я вернулся в дом, где Альманис в компании Дизенхофера продолжал накачиваться самогоном.
— Скажите, Альманис, а откуда вы родом? — спросил я.
— Из Рижского уезда, есть такое место, — и Альманис назвал место, от названия которого меня бросило в дрожь: так назвалось поместье моего деда, барона Остен фон Штернберг! Неужели?!
Я выпил самогона, чтобы скрыть волнение. У меня перед глазами встал мой дорогой дядюшка с его воспоминаниями.
— Ты не можешь себе представить, Хайни, как чувствуешь себя, когда вдруг кажущаяся прочной и надежной власть вдруг исчезает и вместо нее воцаряется власть озверевшего быдла! Именно это случилось зимой с 1906 на 1907 год! Наш управляющий, которого мы считали культурным и цивилизованным человеком, вдруг оказался главарем банды так называемых «лесных братьев». Наверное, он вообразил себя чем-то вроде Робин Гуда, спасающего свой народ от власти царизма и немецких баронов, — хотя я думаю, что ему самому просто захотелось ВЛАСТИ! Так всегда: если кто-то громче всего кричит о независимости, то он просто хочет власти. Такие люди думают, что власть мгновенно превратит их из безвестных ничтожеств в сильных мира сего. Он забыл, что именно власть российского императора и немецкая доброжелательность позволили ему получить образование, хорошо оплачиваемую работу и приличный дом. Так нет, ему захотелось властвовать! Эти подонки сожгли наше поместье, первый камень которого был заложен чуть ли не одновременно с городом Рига. Вдумайся: город Ригу построили немцы, чтобы нести свет христианской цивилизации прибалтийским варварам. И вот в зиму на 1907 год мы получили их благодарность! Твой дед, мой старший брат, его жена и двое маленьких детей погибли в огне, уничтожившем наше поместье. И знаешь, что самое ужасное? Трагедия семьи Остен фон Штернберг в то время оказалась БАНАЛЬНОСТЬЮ: ведь в ту роковую зиму в рижском уезде латышские бандиты сожгли 69 поместий из имевшихся там 130-ти! Когда закон и порядок восторжествовали, этот управляющий исчез, но в 1917 году вдруг снова вынырнул. И когда немецкая армия отбросила большевиков от Прибалтики, эта мразь снова отблагодарила нас, добившись ухода сначала немецкой армии, а затем русских и немецких добровольцев из корпуса Бермонт-Авалова. А наш бывший управляющий, как заслуженный латвийский патриот, получил пост начальника полиции рижского уезда. Запомни это имя: Арвид Альманис. С этим именем связана трагедия нашей семьи.
— А кто был ваш отец, Альманис? — как можно небрежнее спросил я.
— Он был начальником полиции
— Давайте выпьем за упокой его души, — предложил я, наливая самогон. — Как его звали?
— Арвид Альманис, мир его праху.
Я выпил и неожиданно для себя подумал: гори в Аду, Арвид Альманис и пусть адское пламя выжжет с твоих рук вместе с твоей кожей кровь моих родственников! Все-таки не такие плохие люди эти коммунисты, раз отправили в тюрьму такую сволочь.
Какая прекрасная ночь! Вот бы порадовался дядюшка, оказавшись сейчас на моем месте.
Альманис уснул, уронив голову на стол. Я сидел у окна и ждал смены караула. Вот из бывшего здания сельсовета вышли солдаты с винтовками: смена. Я курил и ждал. Наконец я услышал легкий стук в окно и, выглянув, увидел Рудакова: он стоял возле окна, держа в руках гранату. Увидев меня, он указал гранатой на сельсовет и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул, и Рудаков быстрым шагом направился к сельсовету. Я взял со стола пистолет Альманиса, снял его с предохранителя и передернул затвор.
Ударили взрывы гранат, застучали автоматные очереди. Альманис вскинул голову, зашарил по столу в поисках пистолета.
— Вы это ищите? — любезно осведомился я, помахав у него перед носом пистолетом.
— Какого черта? — пробормотал Альманис и позвал: — Рубиекс!
Ординарец ввалился из сеней в комнату, очумело вертя головой. Я выстрелил в него дважды: он с недоуменным видом осел на пол и завалился на порог.
— Вы… вы с ума сошли? — широко раскрыв глаза, спросил Альманис.
— Сначала выпейте и закурите, — посоветовал я. — А потом я вам все объясню.
Альманис посмотрел на ствол и последовал совету. Руки его дрожали: то ли с перепоя, то ли от страха.
— Вы знаете, Альманис… такая странная штука, эта жизнь: в ней часто происходит такое, до чего не додумается самый изощренный романист. Вот, скажем, ваш отец тридцать шесть лет назад сжег вместе с имением моего деда, дядю с его женой и двумя моими двоюродными братьями. А теперь я с вами увиделся и могу рассчитаться за это.
Альманис смертельно побледнел, потом кровь бросилась ему в лицо и он прохрипел внезапно севшим голосом:
— Вы барон фон Штернберг?
— Нет, — отрицательно покачал головой я. — Это мой дядя. И, окажись он сейчас на моем месте, он бы с радостью прикончил сына человека, который сжег его поместье и его родных. Моего дядю можно понять: ведь он опознавал обугленные тела тех, кто был ему самыми близкими людьми в этом мире. А я… я никогда не видел этих родственников и родового имения, поэтому могу сохранить разум холодным и осознать, что недостойно потомка баронов фон Штернберг, ведущих свой род от рыцарей Ливонского ордена, мстить примитивному быдлу. Вы должны умереть лишь для того, чтобы мне поверили русские десантники: поверили бы в то, что я русский партизан. Вот почему я вас убью. Если бы для того, чтобы они мне поверили, надо было бы оставить вас в живых, я бы сохранил вам жизнь. Поверьте, ничего личного! Но сейчас вам придется умереть. И я не могу отказать себе в удовольствии повесить вас на дереве, — как и положено поступать с обнаглевшим быдлом, бандитом и насильником.
Альманис поднялся из-за стола: он не то хотел что-то сказать, не то наброситься на меня. Но я не стал ждать дальнейших его действий, а просто выстрелил ему в коленную чашечку. Альманис с диким воплем повалился на пол.
В комнату ворвались Рудаков и Дизенхофер. Они с недоумением уставились на стонущего Альманиса. Первым сориентировался Рудаков: он вставил новый магазин в свою «эрму», передернул затвор и деловито осведомился:
— Выстрел милосердия, товарищ майор?
— Нет, повесьте его на площади, — приказал я.