Шрифт:
ГЛАВА XVIII
Для кого кептенъ Доббинъ купилъ фортепьяно?
Повсть наша завязла на нсколько мгновеній между великими событіями и лицами, и зацпилась, въ нкоторомъ род, за полу всеобщей исторіи Европы. Орлы Наполеона Бонапарте вылетли изъ Прованса, гд они услись посл кратковременнаго пребыванія на Эльб, и затмъ, перелетая съ кровли на кровлю, достигли наконецъ до высочайшихъ башень парижскаго собора Notre Dame; но кто бы могъ подумать, что эти благороднйшія птицы великихъ людей могутъ какъ-нибудь ненарокомъ заглянуть, съ позволенія сказать, на Россель-Скверъ, гд человчество прозябаетъ спокойно, въ согласіи и мир, не думая и не замчая, зачмъ, куда и для чего летятъ быстрокрылые орлы?
— Наполеонъ высадился при Каннахъ.
Ничего нтъ удивительнаго, что Вна засуетилась
И жила миссъ Амелія безмятежно въ своей уютной комнатк верхняго этажа, и ночной сторожъ весело распвалъ передъ ея окномъ свою дикую псню, возвщая россель-скверскому міру, что вотъ, дескать, пора ложиться спать, потому-что пробилъ такой-то часъ. На улиц молодую двицу охраняли желзныя перила, и если случалось ей идти за ленточкой на Соутамптонскій-рынокъ, чорный слуга, вооруженный огромной палкой, неминуемо слдовалъ по пятамъ своей барышни, изъявляя отчаянную готовность защитить ее отъ всякой напасти. Родители берегли ее какъ зницу ока, леляли, ласкали, и когда барышня уходила въ спальню, ангелы-хранители бодрствовали еженощно надъ ея изголовьемъ. Что жь? неужели европейская борьба не пощадитъ этой бдной, скромной, беззащитной двушки, которая такъ мило воркуетъ надъ своими голубиными мечтами, или вышиваетъ муслиновые воротнички на Россель-Сквер? Неужели громы военной бури разразятся и надъ тобой, прелестный, скромный, оранжерейный цвточекъ, взлелянный подъ родительскою кровлей?
Да, наполеоновы орлы задли своими крыльями бдную миссъ Эмми Седли. Исторія ея сердца тсно соединена съ политической исторіей Европы.
Во первыхъ; роковая всть о Наполеон проглотила богатство ея отца. Вс его спекуляціи и коммерческія соображенія перевернулись вверхъ дномъ, и ни одно предпріятіе не удалось. Товарищи по торговл обанкротились, и биржевые фонды повысились именно тогда, когда, по его разсчетамъ, выходило; что они непремнно упадутъ. Впрочемъ, къ чему тутъ пускаться въ дальнйшія подробности? Если коммерческій успхъ сопровождается движеніемъ медленнымъ и нершительнымъ, за то всякому извстно; какъ быстро и легко можетъ разориться богатйшій негоціантъ.
Старикъ Седли хранилъ зловщую тайну въ глубин своего собственнаго духа. Все; повидимому, шло своимъ обыкновеннымъ чередомъ въ его спокойномъ и богатомъ дом: добрая мистриссъ Седли не подозрвала ничего, и хлопотливо вела свои длишки, занимаясь хозяйствомъ и длая визиты магазинамъ въ утренніе часы; прелестная дочка постоянно погружена была въ одну и ту же нжную мысль, и ршительно не заботилась о томъ, что совершается на европейской почв въ политическомъ и коммерческомъ мір.
Однажды вечеромъ, мистриссъ Седли писала пригласительные билетики, которые надлежало отправить къ ея будущимъ гостямъ; Осборны недавно давали балъ и, разумется; ей не отставать же отъ другихъ. Джонъ Седли воротился домой очень поздно, и сидлъ теперь молча и задумавшись у камина, между тмъ какъ его супруга лепетала разный вздоръ. Эмми ушла въ свою комнату съ больною головой и стсненнымъ сердцемъ.
— Бдняжка! она совсмъ истосковалась, проговорила мать: Джорджъ Осборнъ вовсе не думаетъ о невст. Эти гордецы ужь, право, начинаютъ меня выводить изъ терпнія. Чопорныя двчонки не были у насъ около трехъ недль; Джорджъ два раза былъ въ город и не думалъ завернуть къ намъ. Эдуардъ Дель видлъ его въ опер. Эдуардъ, я знаю, съ радостью готовъ на ней жениться, да и кептенъ Доббинъ, если не ошибаюсь… только у меня душа не лежитъ къ этому человку. Какимъ, подумаешь, денди сталъ выглядывать этотъ Джорджъ Осборнъ! И приступа нтъ. Да вдь этакъ, пожалуй, будетъ и на нашей улиц праздникъ, коль на то пошло. Два, три ласковыхъ словечка Эдуарду Делю, и вотъ мы увидимъ, что изъ этого выйдетъ. Надобно дать балъ, мистеръ Седли. Что жь ты ничего не промолвишь, Джонъ? Во вторникъ, что ли, черезъ дв недли — а? Что ты ничего не отвчаешь? Ахъ, Боже мой, не случилось ли чего-нибудь?
Джонъ Седли быстро вскочилъ съ креселъ на встрчу къ своей жен, которая бросилась къ нему. Онъ обнялъ ее, поцаловалъ, и сказалъ прерывающимся
— Мы разорились, Мери. Намъ должно, моя милая, вновь начинать свою жизнь. Ужь лучше разомъ объявить теб обо всемъ: знай, Мери — я банкротъ.
Говоря такимъ образомъ, онъ дрожалъ всми членами, и едва держался на ногахъ. Ему казалось, что эта оглушительная всть поразитъ и отуманитъ его бдную жену, неслыхавшую отъ него жесткаго слова во все время ихъ супружеской жизни. Но вышло на поврку, что онъ самъ былъ гораздо боле растроганъ, несмотря на то, что ударъ внезапно обрушился надъ головою мистриссъ Седли. Когда онъ упалъ въ изнеможеніи на свои кресла, жена съ твердостью приняла на себя обязангость его утшительницы, между тмъ какъ онъ воображалъ, что эта роль будетъ принадлежать ему. Мистриссъ Седли взяла его трепещущую руку, поцаловала и обвила ее вокругъ своей шеи; она называла его своимъ Джономъ, своимъ милымъ Джономъ, своимъ старымъ мужемъ, своимъ добрымъ старымъ мужемъ, и при этомъ тысячи безсвязныхъ словъ, внушенныхъ нжностью и любовью, полились потокомъ изъ ея любящей груди. Эти утшенія, эти ласки, искреннія, добродушныя и простыя, расположили его сердце къ невыразимо-отрадной грусти, и освободили его душу отъ сокрушительнаго бремени отчаянной тоски. Боле чмъ когда-либо, Джонъ Седли сознавалъ себя счастливымъ мужемъ и отцомъ семейства.
И долго сидли они среди безмолвія спокойной ночи, повряя другъ другу тайны своей души. Джонъ Седли говорилъ жен о своихъ неудачахъ и потеряхъ, разсказывалъ, какъ измнили ему нкоторые старинные друзья, и какъ другіе люди, которыхъ почти не зналъ онъ, поступили съ нимъ великодушно. Мистриссъ Седли слушала внимательно, и только разъ — одинъ только разъ въ продолженіе всей этой бесды, сердце врной супруги обнаружилось въ порыв неудержимой грусти.
— Боже мой, Боже мой! воскликнула она, что-то будетъ теперь съ бдной Эмми!
Отецъ забылъ про бдную Эзгаи. Она лежала въ своей спальн съ открытыми глазами, и сонъ бжалъ далеко отъ ея взолнованной души. Въ родительскомъ дом, среди друзей, въ обществ матери и отца, она была одна. Многіе ли станутъ безъ разбора говорить о тайнахъ своего сердца? Кто согласится быть откровеннымъ тамъ, гд нельзя разсчитывать на взаимную симпатію, гд даже не могутъ и понять насъ окружающія особы? И такъ, миссъ Амелія Седли жила отшельницей подъ родительскою кровлей, и некому ей было вврить своей задушевной тайны. Не было у ней искренняго друга именно тогда, когда всего боле былъ для нея нуженъ искренній другъ. Она не могла разсказывать старушк-матери о своихъ опасеніяхъ и заботахъ; будущія золовки чуждались ее съ каждымъ днемъ больше и больше. И были у ней такія зловщія предчувствія, сомннія и опасенія; въ которыхъ она не могла признаться даже самой себ; хотя они уже давно томили и терзали ея душу.
Ея сердце продолжало жить врой и надеждой, что Джорджъ Осборнъ еще достоинъ ея, еще вренъ своей невст, хотя разсудокъ громко убждалъ ее въ противномъ. Какъ часто она говорила и писала ему, не получая въ отвтъ ни одного разумнаго слова! Его эгоизмъ и равнодушіе становились слишкомъ очевидны, даже для глазъ ослпленныхъ любовью. Кому же несчастная страдалица ввритъ исторію своей ежедневной пытки и борьбы? Самъ ея герой понималъ ее, можетъ-быть, только вполовину, если не меньше. Она не хотла и не смла признаться себ самой, что человкъ, котораго она полюбила, стоитъ гораздо ниже ея, и что она слишкомъ поторопилась вручить ему свое сердце. Миссъ Амелія была слишкомъ скромна, нжна, слишкомъ доврчива, слова, слишкомъ женщина для того, чтобъ по произволу измнять обты, разъ навсегда произнесенные ея сердцемъ.
Такъ проходила затворническая жизнь миссъ Амеліи Седли, когда, въ март мсяц, тысяча-восемьсотъ-пятнадцатаго года, Наполеонъ Бонапарте высадился при Каннахъ, и вся Европа забарабанила тревогу, и фонды упали на лондонской бирж, и старикъ Джонъ Седли разорился.
Мы не намрены идти за почтеннымъ негоціантомъ черезъ вс мытарства, которымъ онъ долженъ былъ подвергаться на пути къ окончательному разоренію. Его огласили на королевской бирж — онъ не явился; векселя его были предъявлены, и банкрутство сдлалось формальнымъ. Движимое и недвижимое имніе на Россель-Сквер подвергнули аресту и продали съ молотка. Джонъ Седли и его семейство удалились, какъ мы видли, приклонить свои головы, гд Богъ послалъ.