Becoming. Моя история
Шрифт:
В этом и заключается главная проблема зависимости от мнения окружающих. Чужое мнение может подтолкнуть вас к проторенному пути – моему «боже-мой-как-замечательно» пути – и достаточно долго на нем удерживать. Скорее всего, вы не допустите даже мысли о том, чтобы свернуть, ведь так вы рискуете потерять чье-то расположение, а для вас это уже слишком. Возможно, из-за этого вы проведете три года в Массачусетсе, изучая конституционное право и обсуждая относительные преимущества исключительных вертикальных соглашений в антимонопольных делах. Наверное, кому-то это интересно, но не вам. Возможно, за эти три года вы обзаведетесь друзьями, которых всегда будете любить и уважать и у которых действительно будет призвание заниматься бескровными хитросплетениями закона, но у вас его так и не обнаружится. Ваша страсть наконец сойдет на нет, но при этом вы так и не дадите
Затем придет награда. Вы взойдете на следующую ступеньку, и на этот раз ею окажется хорошо оплачиваемая работа в чикагском офисе высококлассной юридической фирмы под названием «Сидли и Остин». Вы окажетесь там, откуда начинали, в родном городе. Только теперь вы работаете в центре, на сорок седьмом этаже небоскреба, на огромной площади со скульптурой. Раньше, ребенком из Саутсайда, вы ездили мимо этого небоскреба в старшую школу на автобусе, молча разглядывая в окно спешащих на работу людей. А теперь вы – одна из них. Вы выбрались из автобуса, пересекли площадь и сели в лифт, который движется тихо, будто скользит. Вы стали членом клана. В 25 лет у вас есть личный ассистент. Вы зарабатываете намного больше, чем когда-либо зарабатывали ваши родители. Ваши коллеги – вежливые, образованные и в основном белые. Вы носите костюм от Армани и оформляете подписку на доставку эксклюзивного вина. Раз в месяц вы платите по кредиту за учебу на юридическом, а после работы ходите на аэробику. И покупаете машину «Сааб» – просто потому, что можете.
Разве здесь есть место сомнению? По-моему, нет. Вы теперь юрист. Вы взяли все, что вам давали, – любовь родителей, веру учителей, музыку Саутсайда и Робби, еду тети Сис, словарный запас, который вдалбливал вам Денди, – и превратили в успех. Вы взобрались на гору. И частью вашей работы, помимо анализа абстрактных вопросов интеллектуальной собственности для больших корпораций, теперь стало курирование молодых юристов. Старший партнер спрашивает вас, готовы ли вы стать ментором для одного летнего практиканта, и ваш ответ: конечно да.
Вам еще предстоит понять всю силу простого «да». Вы еще не знаете, что, когда к вам приходят документы для подтверждения назначения, где-то в глубине подрагивает невидимая линия разлома вашей жизни и вы уже начинаете соскальзывать. Рядом с вашим именем стоит другое, какого-то крутого студента юридического, он карабкается по собственной лестнице. Как и вы, он черный и тоже из Гарварда, и кроме этого, вам ничего не известно. Разве что имя. Очень странное имя.
Барак Обама опоздал на работу в первый же день. Я сидела в своем кабинете на сорок седьмом этаже и одновременно ждала и не ждала практиканта, потому что, как и большинство новоиспеченных юристов, была полностью поглощена работой. Я засиживалась в «Сидли и Остине» допоздна и частенько обедала и ужинала прямо за рабочим столом, попутно разбираясь с документами. Я постоянно читала, писала и редактировала, всерьез полагая, будто владею по меньшей мере тремя языками: расслабленным говором Саутсайда, высокопарным слогом Лиги плюща, и теперь, в довершение всего, я могла говорить особым языком юристов.
В компании меня определили в отдел маркетинга и интеллектуальной собственности, который слыл самым свободомыслящим и творческим – думаю, потому, что по крайней мере часть времени мы имели дело с рекламой. В мои обязанности входило корпеть над сценариями клиентов для теле- и радиорекламы, проверяя, не нарушают ли они стандарты Федеральной комиссии по связи. А однажды мне даже выпала честь заниматься документами динозавра Барни [87] . (Да, в юридической фирме это считается «свободомыслящим и творческим».)
87
Персонаж детского телевизионного шоу «Барни и друзья» (англ. Barney & Friends).
Главной проблемой на этой работе для меня, как младшего юриста, стало то, что я не была вовлечена в процесс непосредственного взаимодействия с клиентами: я же девчонка Робинсон, выросшая на суматохе большой семьи и инстинктивной любви отца к шумным сборищам. Поэтому я искала любой возможности пообщаться. Чтобы избавиться от одиночества,
Если выбирать, где проводить семьдесят часов в неделю, мой офис вполне для этого подходил. У меня было кожаное кресло, полированный стол из ореха и широкие окна с видом на юго-восток. Я могла взглянуть на суматоху бизнес-района и увидеть за ней белые гребни волн озера Мичиган, усеянные летом яркими точками парусов. Если повернуться под определенным углом, то можно было увидеть и узкий срез Саутсайда с его невысокими крышами и редкими деревьями. С этого места мой район выглядел мирным и почти игрушечным, но дела обстояли совсем не так. Некоторые части Саутсайда опустели: местные предприятия закрылись, семьи продолжали переезжать. Сталелитейные заводы, которые когда-то гарантировали стабильность, теперь сокращали тысячи рабочих мест. Эпидемия крэка [88] , опустошившая афроамериканские общины в Детройте и Нью-Йорке, только-только достигла Чикаго, но ее разрушительные последствия уже набирали обороты. Банды боролись за доли рынка, нанимая курьерами молодых мальчишек – пусть это было опаснее, чем ходить в школу, зато намного прибыльнее. Уровень убийств в городе рос, что тоже служило признаком грядущих бед.
88
Кристаллическая форма кокаина. – Прим. ред.
Я хорошо зарабатывала, но в вопросах жилья предпочитала синицу в руках. После окончания юридического я вернулась в свой старый район, все еще практически нетронутый бандами и наркотиками. Мои родители переехали на первый этаж, туда, где раньше жили Робби и Терри, а я заселилась наверх, в свою детскую комнату, прикупив снежно-белый диван и батик в рамках. Время от времени я выписывала родителям чек, покрывающий мою долю расходов на коммунальные платежи. Он вряд ли мог сойти за арендную плату, но мама с папой полагали, что этого более чем достаточно. Несмотря на отдельный вход на мой этаж, чаще всего я топала через кухню родителей – отчасти потому, что задняя дверь открывалась прямо из гаража, отчасти потому, что я была и всегда буду Мишель Робинсон. Даже наслаждаясь модными костюмами и «Саабом», долгожданным статусом молодого профессионала, я все еще не любила одиночество и решила поддерживать присутствие духа ежедневными встречами с мамой и папой.
В то утро я обняла их, вышла за дверь и поехала на работу под ливнем. И надо добавить, приехала вовремя.
Я посмотрела на часы.
– Не видно там парня? – спросила я Лоррейн в трубку.
Она вздохнула:
– Нет, подруга.
Надо сказать, ее это развеселило. Она знала, что опоздания сводили меня с ума: я считала их проявлением высокомерия.
Барак Обама уже успел наделать в фирме шума. Во-первых, он закончил только первый курс юридического, а мы обычно брали на летнюю практику после второго. Ходили слухи, будто он исключительно умен и одна из его профессоров в Гарварде – дочь управляющего партнера фирмы – сказала, мол, это самый одаренный студент юридического, которого она когда-либо видела. А некоторые секретарши, мельком увидевшие его во время собеседования, добавляли: он еще и симпатичный.
Я была настроена скептически. По моему опыту, стоит надеть костюм на более-менее разумного чернокожего, и белые слетают с катушек. Поэтому я сомневалась, что Барак заслужил всю эту шумиху. Я видела его фотографию в летнем выпуске нашего справочника персонала – не слишком льстящий, плохо освещенный портретный снимок парня с широкой улыбкой и легким налетом ботанства. В биографии Барака говорилось, что он родился на Гавайях, и это делало его по крайней мере относительно экзотичным ботаном. Больше ничего не бросалось в глаза. Единственная неожиданность случилась несколько недель назад: я позвонила Обаме, чтобы представиться, и приятно удивилась голосу на другом конце линии – глубокий, даже сексуальный баритон, который, казалось, ни на йоту не соответствовал фотографии.