Беда
Шрифт:
— И я не знал, что ты здесь, — сказал он.
Дина открыла кухонный шкафчик, скроила гримасу:
— Пусто. Прилетела ночным из Гонконга. В семь утра. Вик тоже не знает, что я уже тут. Приехала сюда прямиком из Кеннеди. Кофе совсем нету?
— Как долетела?
— Кое-как. Зато приплюсовала восемь тысяч миль, у меня их уже — не сосчитать. Могу свозить все семейство вместе с собакой на Луну и обратно. К тому же «Катай Пасифик» дарит подарки пассажирам бизнес-класса.
Дина
— Пойдем-ка в «Старбакс». Ты как?
— Я за.
Полчаса ушло на макияж: девица укладывала челку, обводила глаза карандашом и тушью, придавала с помощью вишнево-красной помады пухлость губам.
— Вылитая Гвен Стефани, — похвалил Джона.
— Я-то имела в виду Джейн Мансфилд, — призналась она. — Но сойдет.
Они взяли зонтики. На выходе охранник, все еще подшофе, икнул и отдал им честь. Не прошли они и полквартала, как вслед им раздался затяжной свист. Дина польщенно улыбнулась.
За кофе она рассказывала о своей работе. Она ее терпеть не могла, но дело есть дело.
— Сама решаю, за что браться, — пояснила она. — И график свободный.
На выходе из кафе ветер рванул у Дины из рук зонтик, сломал две спицы. Джона держал свой купол над ней, пока она ждала такси, чтобы ехать в центр на праздничные закупки. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, Дина обхватила Джону за спину: столько времени потрачено на прическу, обидно, если волосы намокнут.
Подъехало такси, Джона распахнул перед Диной дверцу.
— Бери, — сказал он и протянул ей свой зонт.
— Да ты что?
— Леди! — рыкнул водитель. — Вы мне сиденье намочите.
— Ты просто лапочка, — сказала она Джоне и мазнула его по щеке губами, оставив яркий помадный след.
Он поднял воротник и побежал назад в общежитие. Целые сутки не выходил, а стоило высунуться — промок до костей. Добежал, разделся, развесил мокрые вещи в ванной.
31
Понедельник, 13 декабря, 2004
Отделение детской и юношеской психиатрии,
третья неделя практики
Он думал, что последняя неделя практики — это и сожаление о детях, к которым успел привязаться, но о которых ничего не узнает больше, и облегчение: наконец-то заканчивается семестр. Пожалуй, немножко и гордости: оглянуться и припомнить, сколько всего узнал за эти месяцы.
Чего он не ожидал, так это вызова в одиннадцать утра к божеству, которого никогда не видел воочию. Не ожидал, что его сопроводят в кабинет доктора Сулеймани и мрачно велят сесть. Не ожидал, что будет извиваться, точно ему тарантула засунули в задний проход. Не ожидал, что придется защищаться от подобных обвинений.
— Вы должны осознать юридические последствия, — внушал ему психиатр.
Человек, сидевший по левую руку от него, кивнул.
Сулеймани продолжал:
— Я отвечаю за вас, Джона, и потому должен прямо спросить: есть ли хоть крупица правды в…
— Нет.
— Хорошо-хорошо. — Сулеймани утер лоб носовым платком. — Я всего лишь задал вопрос.
— Сам факт, что вы задаете такие вопросы, — да вся эта история….
— Я вам верю, — сказал Сулеймани. — Мы все вам верим. Существует же презумпция невиновности. — Он покосился на того, по левую руку. — Я понимаю, как вы переживаете.
— Неужто? — съязвил Джона.
— Н-наверное, нет, но вам сочувствую,вам кажется, будто вы под микроскоп попали…
— Неплохое сравнение.
— И это я понимаю.
— Когда она вам позвонила?
— Сегодня утром.
— И что сказала?
Сулеймани оглянулся на своего соседа, ожидая инструкций.
— Не… не уверен, что нам стоит это обсуждать.
— Да полно же, не можете же вы обвинять меня и не…
Человек, сидевший по левую руку от Сулеймани, доктор Пьер, возглавлявший учебную работу больницы, сложил на коленях руки с набухшими венами и сказал:
— Никто вас ни в чем не обвиняет. Мы пытаемся установить, есть ли хоть доля истины в обвинениях, предъявленных мисс Хатчинс. — Декан откинулся к спинке стула и добавил: — Мы должны в этом разобраться. В ваших интересах сотрудничать с нами.
Джона воззвал к Сулеймани:
— Мы же все время были вместе.
— Это отчасти верно, однако, если уж говорить правду до конца, следует припомнить…
— Да вы что, смеетесь?
— Что мы были вместе не всевремя.
— Право, смеетесь!
— Десять минут, — сказал Сулеймани. — Без присмотра. За закрытой дверью.
— Исусе-сраный-Христе!
— Спокойнее, Джона, прошу вас, — сделал ему замечание декан.