Беда
Шрифт:
Нет, папочка нездоров.
Конечно, когда она сама заболела, ей стало все равно. Одна из странностей шизофрении — нормальное самоощущение вытесняется иррациональным. Весь мир против тебя, потому что ты такая важная шишка, а не потому что вышел голым на улицу.
К пяти часам Джона уже не знал, куда себя девать. С утра прошла бездна времени. Чтобы хоть голос свой услышать, он начал звонить по телефону. В первую очередь матери — и зря.
— Я сейчас же приеду, — заявила
— Все в порядке, мама. Я уж лучше тут сам.
— Ты только что жаловался на одиночество.
— Для того и звоню, — сказал он. — Чтобы пожаловаться.
— Приехала бы, жаловался бы мне живьем, а не по телефону.
Он кое-как распрощался и позвонил Лансу. Тот гостил у матери в Амагансетте.
— На мне рубашка за девяносто девять долларов.
— Рад за тебя, — рассмеялся Джона.
— Это не моя, — пояснил Ланс. — Все мои вещи остались у нас в квартире, теперь я все беру у графа. Он задаривает меня, словно мне шесть лет. Он травку мне покупает — как думаешь, это очень странно?
— Не страннее всего, что с тобой обычно случается.
— Я так догадываюсь, — продолжал Ланс, — что он из тех парней, кто в восьмидесятые сильно баловался коксом. Носовая перегородка расплавилась, все дела. Во всяком случае, нос ему точно пластический хирург поправлял.
— Твоя мать, должно быть, на седьмом небе.
— Чувак, мне кажется, он вот-вот сделает предложение.
— Да ты шутишь!
— У меня предчувствие. У мамы уже палец дергается, вроде как нужно его придержать перстнем, да потяжелее.
— Поздравляю.
— Представляешь меня в роли дружки жениха, на хрен? И заметь себе, он привез с собой личного повара. Сегодня у нас официальный ужин, во фраках, с официантами. И так будет каждый вечер, всю неделю. Мама созвала всех своих подруг. Честное слово, настоящие вампирши, чувак. Только о деньгах и думают, противно, правда, тачки у них — зашибись. Все до единой риелторши, кроме самой старой маминой подруги, та ведет гендерные исследования в колледже Сары Лоренс и с детства приучает сына носить стринги. Бедный дурачок. А ее подружка — продюсер. Попытаюсь всучить ей мою самоменталистику, часть первую и вторую.
— Удачи.
— Спасибо. Как известно, я веду борьбу за прогресс с 1977 года. Как тебе живется отшельником?
— Неплохо.
— Славно. Когда можно будет вернуться в квартиру?
— Не знаю.
— Ты же поговорил с копами.
— И они поговорили с Ив.
— И что?
— Они не станут ее… По правде говоря, не знаю, что для этого нужно. Чтобы она сперва убила меня, наверное.
— Не смешно. Сейчас ты в безопасности?
— Она не сумеет прознать, где я, — сказал Джона. — Еще в городе человека выследить можно. Здесь — ну как?
— Надеюсь, ты прав.
— Да, — без особой уверенности подтвердил Джона. — После каникул вернемся. Поставим еще замок.
Он позвонил сестре, позвонил Вику, но тот не ответил. Наверное, они с Диной забрались высоко в горы и многие мили сосен блокируют сигнал. Джона оставил сообщение на голосовой почте, пожелал ребятам хорошо провести время.
Дом совсем затих. Он казался очень большим и в то же время словно съежился.
Джона проверил, как там Ханна. Она сидела перед телевизором и что-то напевала. Накручивала волосы на палец, обдирала заусенцы и не откликнулась, даже когда он позвал ее по имени.
Около восьми Джона выглянул за дверь. Их дом — единственный такой темный на всей улице. Все фонарики на подъездной дорожке перегорели, праздничную гирлянду не вывешивали. А вот домик напротив — загляденье, фронтон ярко освещен, на лужайке пляшет Санта. Дрожа в ознобе, Джона пересчитывал звезды, пытался напеть колядки, слова которых забыл, слушал, как ухают совы.
Только он немного успокоился, как вдруг раздался сильный грохот, и Джона опрометью кинулся в дом. Кое-как справился с паникой, выглянул в глазок.
Пусто.
Он приволок толстый стеклянный подсвечник. Открыл дверь и вышел на крыльцо. Ветер бросил тяжелую охапку снега на скелет живой изгороди. Кусты оседали и с треском ломались. Идиот, строго сказал себе Джона и вернулся в дом.
Понедельник, 20 декабря 2004
— Долго разговаривать не могу, — предупредил Джордж. — Четыре доллара минута. Все в порядке?
— У нас все о’кей, — сказал Джона. — Скучновато, но…
— Погоди.
Трубку отложили в сторону, послышался женский смех. Прекрати,сказала женщина. Джона расхаживал взад-вперед по комнате, пробежался пальцами по крышке пианино, превращенного в склад нечитаемых книг. Он же переживал насчет лишних расходов, этот Джордж, а теперь щекочет эту женщину, уже на восемь долларов нащекотал.
Хоть кто-то сейчас веселится. Джона был до чертиков уверен, что чертов козел Джордж дорвался до лучшего в своей чертовой жизни времечка, мать его.
— Значит, в порядке, все хорошо?
— Послушай, в котором часу приедет сиделка в пятницу? Я…
— Джона? Мне пора.
— Постой-постой-постой…
— Я еще позвоню. Извини, я… Лу!
Джона еще несколько раз повторил: Джордж!
Алло!Но в ухо уже выл долгий гудок.
— Черт!
Заскрипели ступеньки. Он обернулся, увидел Ханну в ночной рубашке.
— Это папа, — сказал он ей. — Передавал тебе привет.