Бедный Михаил
Шрифт:
Я невольно приметил, что с наступлением темноты Михаил как-то странно притих. Он вжался в угол, нахохлился, съежился, затаился в своем большеразмерном пиджаке, который он так и не снял. От предложения разделить со мной ужин он отказался. Отказался даже от чая. Весь его рацион за день составили пакет апельсинового сока и крохотное пирожное.
С каким-то тревожным блеском в глазах наблюдал он за моими приготовлениями к чаепитию, точнее, за движениями складного ножа, который я как раз раскрыл перед собой.
Я собирался отрезать кружок копченой колбасы, но тут вагон дернуло, и соскочившее лезвие ножа чиркнуло меня по пальцу.
Досадуя, я прижал к пальцу бумажную салфетку и направился к проводнику за пластырем. Уже на выходе мельком глянул на Михаила и обомлел. Я знал, конечно, что вид крови – своей или чужой – действует на некоторых людей гнетуще. Но Михаил прямо-таки находился на грани обморока. Я поспешил избавить парня от дискомфортного зрелища.
Когда через несколько минут я вернулся в купе, Михаил сидел на своей полке, вжавшись в угол.
– Вам больно? – покосился он на меня.
– Не о чем толковать, Миша. Обыкновенная царапина, для которой хватило кусочка пластыря.
Он дождался, пока я усядусь, затем выбрался из своего угла, слегка подавшись ко мне:
– Владислав Иванович, можно обратиться к вам с не совсем обычной просьбой?
– Почему бы и нет, Миша?
Он выдержал паузу, словно собираясь с душевными силами, затем спросил, заметно волнуясь:
– Вы не согласились бы выслушать один мой рассказ? Пожалуйста! Для меня это очень важно!
– Миша, нет ничего более естественного, чем выслушивать в дороге рассказы своих спутников, – примирительно отозвался я.
– Спасибо! – воскликнул он, при этом его острый кадык дернулся вверх-вниз. – Я только считаю своим долгом предупредить, что мой рассказ не очень-то короткий. И вы вовсе не обязаны слушать его до конца, притом, что он может показаться вам неинтересным. Вы даже можете заснуть, я не обижусь. Понимаете, я должен рассказать эту историю кому-нибудь. Хотя бы и спящему. Может, так даже лучше. Но, знаете, я немножко присмотрелся к вам, и мне кажется, что вы захотите дослушать ее до конца. Во всяком случае, вы наиболее подходящий кандидат в слушатели из тех, кто встречался мне за последнее время. Только у меня будет к вам еще одна просьба: слушайте меня, не перебивая. Если появятся вопросы, я охотно отвечу на них в конце. Извините уж меня за настырность…
Хм! Так он ко мне присматривался? У меня возникло странное ощущение, что, несмотря на смиренный тон и поминутные извинения, мой попутчик-вундеркинд переполнен гордыней, едва маскируемым чувством собственного превосходства над окружающими
Я придвинул к себе стакан с чаем.
– И о чем же вы собираетесь рассказать, Миша?
Глава вторая. ПРИЗНАНИЕ
Не стану утверждать, что в тот вечер трепетно ловил каждое слово Михаила. Напротив, я почти уверен, что пропустил мимо ушей какие-то подробности начальной фазы его рассказа.
Но позднее, через две-три недели, когда события приняли совершенно невероятный оборот, я всё же пришел к выводу, что ничего существенного из прозвучавшего в купе я не упустил.
Вот его рассказ, за максимальную точность которого ручаюсь.
– Во избежание каких-либо недоразумений позволю себе изменить имена и топонимику, относящиеся к произошедшему, – начал Михаил.
Так вот. Предыстория вкратце такова.
Я закончил школу в одном небольшом городке средней полосы России, после чего поступил в престижный питерский вуз. В другой вуз, тоже питерский и тоже престижный, поступила моя одноклассница Саша – чудесная, редкой доброты девушка, притом большая умница. Я всегда относился к ней очень хорошо, несмотря на то, что меня она почти не замечала. То есть, замечала, конечно, но считала, как бы это сказать, – ну, большим ребенком. Ладно, дело не во мне. Я ни на что и не рассчитывал. Просто желал ей счастья. По Пушкину: “…как дай вам бог любимой быть другим!” Я ничуть не сомневался, что Саше уготована счастливая судьба. И вдруг, уже после завершения учебы, произошла страшная беда. Саша ушла из жизни. Я был потрясен, полагая, однако, что всему виной трагический, трижды нелепый случай. Но вот некоторое время спустя в моих руках оказался документ, из которого однозначно следовало, что в гибели Саши виноват – целиком и полностью, без каких-либо смягчающих вину обстоятельств – некий господин, житель нашей северной столицы, которого я здесь назову Ухватовым.
Исподволь возникло желание взглянуть на него. И вообще узнать о нем побольше.
Ухватов оказался бизнесменом средней руки. У него был собственный офис с секретаршей, машина, квартира в хорошем районе, дача в ближнем пригороде. Жил он вдвоем со своей второй женой Анной, миловидной, стройной дамой, которая была лет на 10-12 младше его. Самому Ухватову на тот момент исполнилось 39. Был у него, кажется, сын от первого брака, который обитал отдельно и почти не общался с отцом. Первая жена Ухватова повторно вышла замуж и тоже не общалась с бывшим супругом.
А вот новый брак Ухватова не заладился. По слухам, Ухватов горел желанием снова развестись, но ни за что не хотел делить имущество. И будто бы у него с Анной был заключен брачный контракт, в соответствии с которым жена не получала ничего лишь в том случае, если причиной развода становилась ее супружеская измена. И будто бы Ухватов умышленно вел себя так, чтобы спровоцировать жену на адюльтер.
Все эти сведения я собрал на стороне прежде, чем лицезреть этого негодяя вживую.
Напротив его офиса помещалось небольшое кафе с широкими окнами. Там я и расположился однажды в конце рабочего дня за бутылкой минералки.
Ухватова я вычислил сразу же, едва тот вышел из подъезда и направился к своему темно-синему «Форду». Водил машину Ухватов сам.
Фигурой он напоминал сильно разжиревшего Геркулеса, выражением же лица – самодовольного, сытого кабана, готового, впрочем, в любой момент пустить в ход клыки и копыта. Такое вот сложилось первое впечатление об этом субъекте, и оно, отмечу, несколько забегая вперед, оказалось очень точным.
Два-три дня я ходил за ним буквально по пятам. Мне хотелось понять только одно: мучает ли его раскаяние за содеянное? Ведь по его вине погибла чудесная молодая женщина!
Увы! Он будто вычеркнул из памяти недавнюю трагедию. Забыл о ней – вальяжный сибарит, жизнелюб, любитель хорошеньких женщин, застолий, пикников, приятных поездок и прочих земных радостей. А Саша уже больше года лежала в земле. Клянусь, если бы я почувствовал в нем хоть толику внутренней боли, то отошел бы скорбно в сторону. Но мог ли я смириться с его циничным пренебрежением светлой памяти Саши? Ведь он даже аппетита не потерял! Не-ет, Ухватов должен был ответить за свою преступную низость. Я не имел права его прощать! Да и не хотел.