Бедный Михаил
Шрифт:
И вот, собрав оказавшиеся у меня документы, я отправился к известному адвокату, о юридических талантах которого одно время трубила вся пресса. Меня интересовал только один вопрос: существует ли возможность привлечь негодяя Ухватова к ответу? Адвокат растолковал мне, что Ухватов не подлежит уголовному преследованию, что тут можно вести речь разве что о нравственном осуждении. Более того. Если я подам иск и доведу дело до суда, то Ухватов, наверняка, выиграет процесс и, со своей стороны, сможет настаивать на материальной компенсаций за причиненный ему моральный ущерб. Более того: при известной настойчивости он без труда может добиться этого. Вот так.
Что же мне оставалось? Отступить в скорбном молчании? О нет! Только не это! Я должен был что-то предпринять. Но что? Этого я еще не знал.
В моей голове крутилась какая-то бесконечная пестрая карусель, но ни одна стоящая идея, как говорится, не выпадала в осадок. Я решил продолжить свои наблюдения за Ухватовым, сделав их более основательными, в надежде, что сам ход событий подскажет мне верное решение.
Как раз в этот период – шла середина мая – Ухватов перебрался на дачу, расположенную в одном из живописных пригородов Питера, в благоустроенном, обжитом поселке, главной достопримечательностью которого было озеро, ну… назову его для оригинальности Овальным. Да, пусть будет озеро Овальное.
Поселок же назову Васильками. Здесь и вправду вдоль всех обочин синели удивительно яркие, чудные васильки.
Глава третья. ДАЧА УХВАТОВА И ЕЕ ОБИТАТЕЛИ
Васильки – довольно крупный поселок. С почтой, аптекой, магазинами. В дачный сезон здесь дополнительно открывается с десяток ларьков, киосков и прочих торговых точек, а также пивбар, которому в этой истории принадлежит далеко не последняя роль. Поселок вытянут с севера на юг этаким полумесяцем, охватывающим озеро с восточного берега.
Само озеро и вправду имеет форму большого, почти правильного овала. Его чаша лежит в низинке, образованной склонами пологих, поросших соснами холмов и песчаных дюн. Песок здесь особенный – чистейший, рассыпчатый, почти белый, сверкающий на солнце, будто мириады крошечных жемчужин. На пляже в погожий день яблоку негде упасть.
Зато противоположный берег – западный – почти не тронут цивилизацией. Буквально к воде подступает густой буреломный лес. Говорили, что берег там топкий, болотистый, и что в прибрежных камышовых зарослях водится самая опасная в наших краях разновидность гадюки. Впрочем, нельзя исключить, что эти слухи намеренно распускали местные жители, дабы отвадить от урожайного леса заезжих грибников и сборщиков ягод.
Как бы там ни было, в последние годы Васильки определенно вошли в моду. Многие участки скупили здесь состоятельные горожане, возведя особняки в два и даже в три этажа с вычурными балконами, параболическими антеннами и высоченными заборами. В то же время сохранилось немало деревянных домиков с мансардами и верандами в стиле “дядя Ваня”. Вот один из таких домиков – старый, но отнюдь не ветхий, двухэтажный – и купил Ухватов, причем совсем недавно, в позапрошлом году. То есть здесь, в Васильках, Ухватов был практически новоселом. На тот момент, разумеется. Прошу запомнить это обстоятельство…
Его участок располагался в центральной, наиболее благоустроенной части поселка, в пяти минутах ходьбы от озера, образуя один из углов довольно бойкого перекрестка. Примыкающие соседние участки были застроены новыми кирпичными особняками с кирпичными же высокими заборами и раздвижными металлическими воротами. Видимо, с целью доказать, что и он не лыком шит, Ухватов обнес свои владения – еще в первый год – новым, поистине царским забором с фигурной решеткой на каменных столбах. Кроме забора, Ухватов поставил кирпичный гараж и бревенчатую баньку, после чего пыл новосела в нем несколько улегся. А может, просто не было денег на постройку дома.
Попутно подчеркну, что дом стоял в глубине участка, половину которого занимали ухоженные грядки. Имелся также небольшой сад, малинник, кусты смородины и крыжовника. Вдоль дальнего забора выстроились в ряд несколько сарайчиков, оставшихся, очевидно, от старого хозяина, а напротив веранды поднялась летняя кухня.
Хотя перекресток перед ухватовской дачей, как я уже отмечал, был бойким местом, всё же в качестве наблюдательного пункта, он, конечно, не годился. А я вдруг понял, что должен знать все-все о порядках в доме. Мне требовалась некая скрытная дозорная точка, откуда я мог бы вести свою слежку в любой час дня и ночи, не вызывая ничьих подозрений.
Какие проблемы? Пространственное воображение у меня развито неплохо. Изучив окрестности, я без труда вычислил несколько дач, вполне отвечающих моим намерениям. Хозяйка одной из них, одинокая болезненная старушка, сдала мне на весь сезон отдельную комнатку в мансарде, которую правильнее было бы назвать голубятней. Но это было именно то, что я искал.
Отмечу мимоходом, что в ту пору я зарабатывал вполне сносно, потребности же имел самые скромные. Поэтому я мог позволить себе некоторые расходы, требующиеся для продолжения этого благого дела.
Дача, где я обосновался, находилась через два переулка от ухватовской и на первый взгляд никак не подходила для моей цели, тем более что помимо садовых деревьев по всему поселку поднимались высоченные тополя, липы, сосны и ели. Но расчет мой был точен. Из окна моей комнатушки через просветы в разлапистых ветвях просматривалась значительная часть ухватовского двора, в том числе ворота, крыльцо и балкончик над ним. Конечно, расстояние было великовато. Но я и не собирался напрягать зрение. По объявлению в газете я купил у одного отставного шкипера трофейный морской бинокль, и когда посмотрел на ухватовскии дом через мощную оптику, то испытал эффект личного присутствия.
Чтобы ненароком не выдать себя блеском линз, я приспособил двойные тюлевые занавески, после чего самозабвенно отдался процессу наблюдения, порой не отлучаясь из своей комнатушки сутками, забывая про сон и пищу, благо никто мне не мешал: хозяйка физически не могла подняться по шаткой лесенке наверх, а другие жильцы проводили дни напролет на озере – лето в тот год выдалось необычайно жарким.
Занявшись регулярной слежкой, я еще не имел никакого определенного замысла. Одно только я знал твердо: высшая справедливость должна восторжествовать!