Бедный Павел. Часть 2
Шрифт:
— А что…
— Так мы тут посмотрели, что дело наше плотницкое, стало быть, шибко нужно всем. Вот там будут порт строить, и умение сильно пригодится. Стало быть, на много лет при деле будем! И семьям нашим хорошо там будет! Жизнь-то здесь сытая! — остальные плотники радостно загудели, поддерживая своего начальника.
— Вона оно как! — философски отвечал Иван, — Хорошо придумали! А деревеньку-то мне покажете?
Так вот он и познакомился со своим новым местом жительства. Ладная и небольшая деревенька выходила — на десять домов. Три избы должны были возвести армейские строители, а остальные уж сами поселенцы, но места для них уже были размечены. Дерево для строительства пары домов с пристройками уже было складировано в крытых штабелях около берега. Огороды большие, а за
Плотникам Иван сразу взялся помогать — к работе он привычный, а сейчас ещё для себя работает. Весёлые они ребята были. У них Никтитин и спросил, почему деревенька называется Четвёртой Андреевкой. А они и ответили, что инженеры не могут сами всем деревням названия придумывать — замучаются, поэтому своё имя давали только селу, да и то по церкви, которую в ней строить собирались. Вон, в их селе храм должны были освятить во имя святителя Андрея Критского, так что она — Андреевка, а деревни, которые к селу относились, получили просто порядковые номера. А вот имена им планировали давать уже по первопоселенцам.
Через три дня ещё печник приплыл с материалом, и угля сразу привезли, на полгода вперёд. Неделю тот печки клал, не спеша — у него тоже последняя деревня была, а потом все они на одной барке и уехали. Вместо них прибыли инструмент, плуг припасы, семена, лодка-плоскодонка и ещё один отставной солдат — Кузьма Жданов.
Кузьма прибыл из Ревеля, где он служил в Ингерманландском полку. С ним случилась целая история — исполнявший обязанности командира подполковник Дубинский исхитрился записать в собственные крестьяне чуть ли не половину полка. Дошло до Императрицы и Дубинского за глупость сослали воеводой аж в Дудино. А Кузьма тогда смог отправиться на Днестр, только из-за следствия его отправка сильно задержалась, и нормального обучения он не получил.
Ничего — вдвоём веселее, а когда калмыки пригнали им лошадок, вообще стало хорошо. До конца сезона два товарища успели посеять озимые. Поодиночке они бы не справились — целину поднимать ох как тяжело, но солдаты были привычны к совместному труду и успели всё закончить в срок. Даже продолжали до самых холодов пахать, готовя землю к следующему году.
А вот зимой он уже навестил Андреевку, познакомился с бывшим полковым священником, что по ранению покинул армию и стал настоятелем местного храма. А потом даже подружился с ним и его семьёй — красавицей матушкой Леонидой и тремя детишками. Выезжали в Борисову горку всего один раз — казнили [47] прилюдно капитана Сололуху и поручика Разина, кои проворовались, и целых два села с деревеньками чуть от голода не померли. На площади сорвали с них мундиры, обрили, да и отправили на два года на каторгу — дороги строить за Якутск-город, а после там навсегда поселиться. Строга царица-матушка, но справедлива!
47
Казнь — наказание.
А кроме этого случая, он дальше Андреевки и не выезжал. И вот теперь, наконец, он должен был найти себе жену. Без женщины было уже очень трудно. А вот ошибиться Иван боялся и думал попросить совета. Но совета-то он не получил! Что батюшка, что матушка лишь улыбались. Они-то как увидели друг друга — молодой семинарист и дочка дьячка московской церкви Николая Чудотворца — у решётки ворот церкви, так всё сразу поняли. А как здесь посоветуешь человеку?
Так что Иван приехал в Борисову горку совсем растерянный. Хорошо, что встретил там Пантелея, который по привычке смотрел на Ивана как на отца родного. Теперь уже лицом в грязь упасть было нельзя, и Никитин вступил на Соборную площадь с таким решительным видом, будто шел в бой.
На площади были расставлены войлочные кибитки, в которых и сидели девушки, а мужчины ходили по кругу и заглядывали внутрь. Иногда из кибиток выходили пары и направлялись в Успенскую церковь, где благословляли будущий брак и выписывали невесте паспорт, а венчание должно было состояться уже в селе новобрачных.
Иван уверенно заглянул в ближайшую кибитку, осмотрел девиц и вышел — не приглянулись, потом во вторую, в третью. Так он проходил больше часа. В невесты в основном шли женщины из турецких гаремов, просто рабыни, освобождённые нашей армией, а также вдовы и дочери кочевников, которые погибли в войне или калмыцкой междоусобице. Женщине одной без поддержки семьи было не выжить, и судьба крестьянской жены для многих была желанной. Но даже при таком богатом выборе подобрать себе невесту по вкусу Иван пока не мог.
Гагарин меж тем уже сговорился со смешливой гречанкой по имени Ираида и, попрощавшись со старшим товарищем, убыл в Андреевку венчаться. Никитин же всё ходил и ходил. Он уже обошёл все шатры и думал, как будет лучше — попробовать столковаться хоть с какой-нибудь потенциальной невестой, или же снова приехать на смотрины через две недели. Но всё-таки Иван решил ещё раз заглянуть хотя бы в несколько кибиток. И он нашёл её.
Сначала взгляд его проскользнул мимо, но потом что-то заставило его снова взглянуть на лицо, которое было едва заметно в полумраке. Стало понятно, почему её до сих пор никто не выбрал, и почему он не заметил её сначала — девушка была с тёмной, коричневой кожей. Но глаза у неё были очень красивые и очень грустные. Видимо, именно глаза он и заметил. Иван глядел на неё и понимал, что она ему нравится и даже очень. Если не обращать внимания на цвет кожи, то она была молодой, красивой и статной девушкой.
Отставной сержант вздохнул и подошёл к ней.
— Иван Никитин я! — хрипло представился он.
— To 'onom'a mou e'inai Tatta [48] ! — голос у девушки был мелодичный, но слов Иван не понял.
— Иван я! — он ткнул себя в грудь пальцем.
— Tatta! — девушка заразительно засмеялась и повторила жест жениха.
— Это… Со мной пойдёшь? Я человек хороший! Обижать тебя не буду! — он робко протянул к ней руку.
— Den katalava'ino R'osika [49] ! — она вложила свою ладонь в его, и показала на выход из кибитки. Они вдвоём пошли к церкви, где священник уже смог помочь им поговорить. Девушку звали Татта, она была наложницей сераскира Эмир-Махмета, эфиопкой, воспитанной в гареме. Татта была крещёной и знала греческий и турецкий языки, а вот русским она пока не владела. Самое главное, что она была согласна стать женой Никитина — он ей показался очень добрым и красивым.
48
Меня зовут Татта (греч.)
49
Я не понимаю по-русски (греч.)
Иван больше не сомневался. Священник с улыбкой благословил их, и они помчались в Андреевку. Иван не хотел ждать и рвался добраться до отца Лаврентия засветло.
Мама сидела в Петергофе — моя единоутробная сестра была очень слаба. У Императрицы это был первый ребёнок, которого она могла держать в руках без ограничений. Уже никто не мог отнять у неё дитя, руководствуясь династическими соображениями как это было со мной, когда тётушка Елизавета решила воспитывать Наследника престола сама, или понятиями чести, когда обществу не следовало демонстрировать Алёшу. И, вот, материнский инстинкт взял Екатерину под контроль. К тому же Машенька болела, и мама боялась, что если её перевозить, то девочка может и умереть, а оставить её на попечение нянек она не хотела. Врачи пеняли на возраст матери и не делали прогнозов.
Я старался как можно чаще приезжать в Петергоф и поддерживать маму. Машенька действительно была очень хорошеньким ребёнком, и я любил держать её на руках. Алёша также носился с сестрой, и эта семейная идиллия успокаивала всех.
Я надеялся, что забота и любовь помогут девочке выжить, а весна и солнце придаст ей силы. Я старался максимально освободить маму ото всех забот, чтобы она спокойно занималась Машей. Однако я замечал мрачность Потёмкина, которую сначала списал на беспокойство о дочери. Но как выяснилось, я был не совсем прав.