Бедный Павел. Часть 2
Шрифт:
Фридрих Великий по-прежнему находился в приятной уверенности, что он для меня является высочайшим авторитетом, и Россия при моём правлении будет таскать для него каштаны из огня, а пока я нахожусь в зависимости от своей жёсткой и властной мамаши. Но вот, вскоре, настанет время, когда он всего добьётся и без войны! И уж лишать его этой уверенности я точно не собирался.
Меж тем, следствие шло и шло, вовлекая в свои тенеты всё новых и новых персонажей. Заговор оказался более разветвлённым, чем мы видели, чем планировали. Для меня, а особенно для мамы, это было тяжело и даже страшно, но
В Риге, в начале мятежа, мои агенты схватили прибывшего туда по дороге из-за границы графа Александра Строганова — бывшего зятя моей драгоценной тётушки Анны Карловны Воронцовой. Он был активным участником заговора — ну и Бог бы с ним, небольшая фигура. Но, оказалось, что граф выступал в качестве не просто участника или даже одного из руководителей мятежа, а эмиссара зарубежных сил. При нём обнаружили более трёх миллионов гульденов золотом, которые он получил не только от французов, что было вполне ожидаемо, но и от англичан.
Этот хитрый мерзавец убедил сначала французов выделить деньги на заговор в их пользу, а потом ещё и англичан в полезности заговора уже для них. Это была очень значительная сумма, и если бы он привёз эти средства вовремя, то, возможно, такое развитие событий также могло завершиться для нас катастрофой. Деньги смогли бы убедить многих колеблющихся. Но он опоздал.
Хорошо, мы предполагали, что французы мимо такого заговора точно не пройдут, но англичане — наши союзники! Пусть они и дали существенно меньше, чем лягушатники, но всё-таки дали! Вот это афишировать пока точно не стоило. Это может подорвать наши отношения с ними, а Англия — сейчас главный союзник России в Европе.
А сам Строганов — очень интересная фигура, если уж смог запудрить мозги первым лицам двух крупнейших европейских держав, да ещё так, что они доверили ему очень большие деньги и так и не узнали, что он доил их обоих — вечных антиподов европейской политики. Придушить бы такого ухаря втихую, но нельзя — талант! Надо придумать, как его использовать, так, чтобы ещё самому на его крючок не попасть…
Практически физическую боль мне причинила измена человека, которому я уже привык доверять, которого я считал своим другом — одного из моих янычар — Андрея Разумовского. Конечно, во время войны мы близко не общались, но переписывались активно! Мы делились впечатлениями и мечтами. Николай Шереметев тогда активно изучал за границей финансы, Андрей воевал при Чесме, а Саша Куракин должен был пойти по дипломатической службе. К началу мятежа они вернулись в столицу, и я их предупреждал о грядущих событиях, давал им инструкции…
Шереметев играл роль стороннего наблюдателя, слишком осторожного, чтобы участвовать в мятеже, но готового принять его итоги. Николай должен был наблюдать за настроениями в обществе и информировать меня. Но сдержаться не смог и всё-таки вышел на защиту Зимнего. Куракину досталась самая сложная роль — наблюдать за родственниками — Паниными. Информировать нас об их планах и делать вид, что он участник заговора. А вот Разумовский… Он был самым горячим из нас, к тому же воевал, и я его не наделял особыми задачами, берёг. А он присоединился к заговору, причём участвовал в боях и оказался последним, кого смогли выловить в лесах солдаты.
Что это было? Зачем? Кирилл Разумовский оббивал наши с мамой пороги, прося за непутёвого отпрыска, который пошёл ещё и против его воли. К чему всё это было нужно
Для мамы личной проблемой, близкой к трагедии, стала измена её бывшего любовника, бравого офицера, бравшего в Семилетнюю войну Берлин, человека, которому она безгранично доверяла, главы военной коллегии — генерал-аншефа Чернышёва. Захар Чернышёв оказался в центре заговора, а вместе с ним в мятеже участвовали и его два брата.
Мама категорически дистанцировалась от расследования дела Чернышёвых, и я её понимал — конечно, сложно изучать место в заговоре против тебя людей, которым ты полностью доверял, на чью преданность ты надеялся. Мне самому это было неприятно, ведь глава военной коллегии по моим планам должен был быть опорой военных реформ, а брат его Иван был неплохим управителем флота нашего. Печально.
Братья были заточены в крепость, однако старший, Пётр, был болен, и я отправил его под домашний арест, где он и скончался, не дождавшись приговора. Я общался с ними, пытаясь понять причины измены столь близких трону людей. М-да, крайне неприятная была обязанность…
Пришлось заняться и делом бывшего генерал-кригскомиссара Глебова. Означенный персонаж был мною отодвинут от дел армейских, но об открытии нами его махинаций ему не сообщали — слишком уж интересны были его связи с иностранными дипломатами. Оказалось, что они есть, и в избытке.
За ним следили почти год. Аарон Лейбович привозил ему мешки с золотом, правда, его было значительно меньше, чем они договаривались — всё-таки основные поставки продовольствия в армию давно уже шли чрез меня, но Глебов особенно не давил. Мы хотели выяснить, куда он эти средства пристроит, но долго не могли понять. Пока люди Пономарёва не смогли заинтересовать в сотрудничестве камердинера английского посла, после чего мы выяснили, что именно посол был посредником в переводе средств генерал-кригскомиссара в английские банки.
Экий мерзавец, он уворованные деньги прятал за рубежом! Прямо знакомым духом будущей России на меня пахнуло! Но мы продолжили слежку и выяснили, что не только его средства уходили через посла — наш Глебов тоже был посредником. Он собирал деньги своих знакомых сановников, которые по положению своему не могли просто выехать за рубеж, и размещал их за границей. Целую сеть вскрыли. В крепость они попали одновременно с заговорщиками, но не вместе с ними — нечего наглых казнокрадов путать с мятежниками. Пока мы их принуждали вернуть выведенные средства домой, а суд — потом, не к спеху.
Братья Орловы приехали ко мне просить за своего брата. Прибыли все вчетвером. Мама не хотела обсуждать судьбу своего бывшего фаворита категорически, передав эту функцию мне, заявив, что я могу делать с ним всё, что хочу — хоть казнить, хоть миловать. Так что аудиенцию я им давал единолично, и не в кабинете, а в тронном зале. Выстроились они в ряд, по ранжиру слева направо: Иван, Алексей, Фёдор и Владимир. Я начал первым и просто:
— Знаю, зачем явились! Знаю! За Гришеньку просить, братца своего! Знаю, что не он сам придумал в Москву мчаться — спасать, порядок наводить! Знаю! И о чём просить пришли тоже знаю — простить его! Так что — вот ответ вам мой! Конечно, прощу я его! Довольны? — на удивление голос подал не старший — Иван, а Алексей: