Бедный Павел. Часть 2
Шрифт:
— Да, Ваше Высочество, она по-прежнему настаивает на том, чтобы её осматривал исключительно прусский доктор! Если до сей поры это был только врач посланника, то теперь, с принцем Генрихом приехало ещё трое! — продолжал выказывать своё возмущение мой соратник.
— Да-да, Константин Иванович, я знаю. Вот она политика… Как пошли разговоры, что мы можем её заморить. Что матушка только и мыслит отравить Прасковью. Глупости это, конечно, не волнуйтесь! — снова зло взяло! Решил братец Георг так нас очернить, да в угол загнать. Слухи пустил, а Прасковья-то после всей этой истории
А у него самого в Германии проблемы начались. Фридрих был одним из лидеров немецких князей и явным противовесом имперцам. И вот, местные князья на него косо смотреть начали, мол, не защищает принцессу. Пришлось официально передать ведение родов пруссакам. Удовлетворяя, так сказать, пожелания беременной супруги. А для них это возможность показать родственникам Прасковьи, что они прилагают все усилия, чтобы уговорить меня дать жене развод после родов и отпустить её домой.
Так и не допускала Прасковья до себя моих врачей, только немецких. А я волновался, зная какой уровень медицины сейчас. Мои-то медики получше будут, хоть руки моют! А Ротов-то вообще в акушерстве на голову выше всех европейских авторитетов. Но так и не пустила жена их в свои покои, и всё тут! Попытайся я проявить насилие — такой визг подымут, что отравить хочу…
Так и живём. Волнуюсь, всякие задачи Захару ставлю на получение дополнительной информации, а пока ничего толкового — пруссаки эти только голову нам морочат.
— Я, Павел Петрович, вовсе не о недоверии речь веду!
— А о чём же, Константин Иванович?
— Почему столь большое количество врачей приехало с прибывшим на роды прусским принцем Генрихом? Он же всегда одним обходился! Есть у меня подозрение, что врачи посланника не справляются и запросили консультаций! Да и вторую неделю она из покоев выходить не желает. Боюсь, что положение супруги Вашей не столь хорошо, как нас извещают!
— Да, вероятно, Вы правы, Константин Иванович! Вы, я смотрю, замечаете многое, что другие не видят. — я всерьёз заволновался. Захар уже сообщал о совещаниях новых докторов с принцем Генрихом и посланником королевства Пруссия фон Финкельштейном. Принц всего неделю как приехал, а они уже два раза уединялись. Всё это, пусть и косвенно, но указывало на какие-то вопросы с беременностью и родами Прасковьи, а слова Щепина меня убедили, что проблемы есть, и их от меня пытаются скрыть.
В тот же день я был у принца Генриха Прусского, что приехал в качестве личного посланника Фридриха Великого.
— Дорогой дядюшка Генрих, я хотел бы получить известия о течении беременности моей супруги, так сказать, из первых рук. Ваша позиция о недопуске русских врачей к моей супруге мне понятна, но тишина вокруг родов, что вот-вот должны начаться, меня не устраивает.
— Дорогой Пауль, не скрою, я не знаю, что Вам сказать! — Генрих был крайне взволнован, да и присутствие на встрече Финкельштейна наводило на неприятные мысли, что он призван помочь принцу сгладить
— Какого рода?
— Мне сложно объяснить, ибо о медицине я имею лишь весьма общие понятия, а уж о течении беременности и подавно…
Здесь наш диалог был бесцеремонно прерван влетевшим слугой:
— Ваши Высочества! Роды идут! — мы переглянулись и все трое направились к выходу, к ожидавшим нас каретам.
Вопрос о недопуске моих акушеров уже не мог оставаться в прежнем ключе. Прасковья рожала, ей было крайне тяжело, но понять причины этого немецкие медики не могли. Принц и прусский посланник изливались в извинениях. Щепин, Ротов и их коллеги бросились к Прасковье. Медики не отходили от роженицы, которая просто нечеловечески кричала.
Я слышал, как дважды рожала Екатерина, считал себя уже знающим человеком, но крики Прасковьи были просто ужасны. Ей было очень плохо. Я не находил себе места. Пусть я её не любил, пусть она изменница, пусть её судьба была определена, но она моя жена! Она рожает моего ребёнка! Что происходит?
Наконец, после многих часов ожиданий, ко мне вышел изнеможённый Щепин. Он был просто чудовищно бледен, губы его тряслись. Я его никогда таким не видел, это был знак…
— Ваше Высочество! — я молча смотрел на него и ждал, — Ваше Высочество! Прасковья Фёдоровна умирает! Шансов почти нет!
— Ребёнок? — горло моё перехватило судорогой, и я смог прохрипеть только это слово.
— Плод мёртв. Похоже, уже давно. — я видел, как тяжело ему это говорить. Он говорил громко и отрывисто, словно каждое слово выкрикивал по отдельности.
— Что случилось? — хрип мой был столь жутким, что, влетевший в комнату, принц Генрих в явном испуге отшатнулся в угол.
— Мы не слышали дыхания плода изначально, но пытались вызвать схватки, надеясь на спасение матери.
— Спасти её! — наверное, я начал впадать в безумие.
— Невозможно вырезать плод, не убив роженицу! — категорично отвечал Щепин, — Надо было раньше…
Я взмахом руки остановил все дальнейшие речи. Мне нужно было пару минут, чтобы прийти в себя. Наконец я спросил:
— Прасковья в сознании?
— Да, Ваше Императорское Высочество! — тяжело проговорил Щепин, — у неё сейчас священник.
— Ведите меня к ней! — я твёрдо решил, что я обязан быть рядом с ней. Слишком много дорогих мне людей ушло без меня, чтобы я позволил так уйти мой жене, пусть и нелюбимой, — Пруссаки Ваш диагноз подтверждают, Константин Иванович?
— Они в ужасе. Понимают, что если бы они вовремя…
— Ладно, это потом. — я уже полностью держал себя в руках.
Мама выскочила мне навстречу, и я попросил её заняться формальной стороной дела, оставив ей Щепина. Тихо вошёл в комнату, где лежала Прасковья. Хорошо знакомый мне Ротов встал мне навстречу с несчастным видом, я жестом отослал его вон вместе с прусскими врачами. Я стоял около Прасковьи, мы были одни.
Она посмотрела на меня и криво улыбнулась. Вид её был поистине жуток, она была сильно изнемождена.