Бедный родственник
Шрифт:
— Где, где же этот ямщик? Позовите его. Я хочу его видеть. Позовите его, милая, — встрепенулся барин и так горячо просил прислугу, точно он услышал и ком-нибудь близком.
— Он уже давно уехал, барин, — ответила та.
— Зачем же вы его не остановили и ко мне не позвали?! Зачем вы мне раньше не сказали? — сокрушаясь, укорял ее барин.
— А мне и ни к чему, — простите, барин. Теперь я вам самоварчик поставлю… Вы и покушайте чаю с деревенскими гостинцами.
Прислуга ушла. Иван Васильевич оживился и повеселел. Этот скромный гостинец доставил ему огромное удовольствие, и он с улыбкой смотрел на деревенские лепешки. Они были тяжелы для его больного желудка, и он их есть не мог, — но ему было дорого что-то другое, что будто ворвалось с этими лепешками в его одинокую комнату в гостинице.
„Где-то далеко есть добрая душа, которая вспомнила обо мне… Как это отрадно! Как дорого это мне“, — думалось Ивану Васильевичу и становилось весело, и он зашагал по комнате. Ему казалось, что и у него праздник.
V
Прошел целый год. За это время Иван Васильевич устроился на отдельной небольшой квартире и зажил тихо и уединенно.
Племянники и думать забыли о своем старике дяде.
Только как-то раз, когда Антон Алексеевич услышал, что дядя заболел, проговорил участливо:
— Надо бы дядю навестить… У старика никого нет; как-то он там один, бедняга, живет…
— Поспеешь навестить… Времени впереди много, — ответила ему жена.
И Антон Алексеевич все откладывал да откладывал, поговаривая нередко:
— Эх, надо бы, надо дядю навестить!..
Марья Власьевна тоже робко сказала мужу в добрую минуту:
— Вы бы, Василий Алексеевич, навестили дядюшку: слышно, он прихварывает…
— А ты что за печальница явилась? — пробурчал ей в ответ муж.
А время не ждало, а летело безвозвратно вперед.
В маленьком провинциальном городе ничего невозможно скрыть… И вот мало-помалу стали ходить об Иване Васильевиче Хлебникове какие-то странные слухи: будто он вовсе не бедный, а даже миллионер, будто он открывает какую-то школу, будто он подарил какому-то ямщику три тысячи…
Узнала обо всем об этом первая Анна Ивановна… Пришла она домой очень встревоженная и сказала своему мужу:
— Что же ты, в самом деде, дядю-то не навестишь?.. Все только говоришь да собираешься…
Антон Алексеевич очень подивился и порадовался такой перемене в жене и в первый же праздник отправился к дяде.
Тот встретил его приветливо и сразу заговорил о своих планах, которые, действительно, оказались не пустыми слухами…
— Надумал я, Антоша, помочь нашему городу… Хочу училище выстроить, чтобы там самых бедных детей обучали и грамоте и ремеслам разным, и кормили бы их там, я одевали бы…
Иван Васильевич подробно рассказывал племяннику о деле, которое, очевидно, занимало все его помыслы.
Антон Алексеевич слушал молча, — он был очень поражен, и, наконец, не выдержал и спросил:
— Да как же, дядя, ведь на это понадобятся большие средства?!
— Тут я кое-что получил… Хватит, — уклончиво отвечал Иван Васильевич. — Пусть родной город помнит обо мне. Доброе дело — самая лучшая память. А училище такое очень нужно нашему городу.
Антон Алексеевич всем рассказал о своем визите к дяде. Много об этом толковали и удивлялись.
Через несколько дней Ивана Васильевича навестила и Анна Ивановна с двумя младшими сыновьями.
— Что же это вы нас забыли?! Нехорошо… Не по-родственному… Дети, зовите вашего баловника-дедушку к нам… Мы соскучились по вас, — говорила она ласково.
— Некогда, Анна Ивановна, я теперь так занят со своей школой… Купил домик — что прежде родителям принадлежал… Надо перестраивать… Много хлопот.
— И слышать не хочу… В воскресенье ждем обедать… Иначе мы с Антошей обидимся…
Внуки произвели у дедушки полнейший разгром: перессорились, передрались, разбили его чернильницу и так громко говорили, что у старика после их ухода заболела голова и долго раздавались в ушах их голоса.
Навестил Ивана Васильевича и другой племянник.
— Ты что, дядюшка, к нам глаз не кажешь? — шутливо укорял он его — Моя Марья Власьевна та о тебе все глаза выплакала, да и Глаша все спрашивает…
— Спасибо, голубчик… Они у вас хорошие, добрые… Зайду непременно… Теперь некогда — Слышали вы: я ведь тут со школой занялся..
— Как не слышали… Болтают в городе, что ты какому-то ямщику дом какой-то строишь… У нас ведь все сейчас переиначат. Мало ли что болтают!
— Правда, правда, голубчик… Этот ямщик меня от смерти спас… Я еще вам рассказывал… Люди бедные — надо было помочь.
— Вот что, дядюшка, я тебе пришел сказать… Очень моя Марья Власьевна убивается, что ты живешь тут один — Заболеешь, — и походить некому… Переезжай ты к нам… У нас такой мезонинчик хороший, особнячок, освободился…
— Спасибо, родной. Только нет, не могу. Теперь не могу…
— Ну, полно… Что там разговаривать… Возьмем да и перевезем тебя… У меня хорошо, спокойно будет.
— Нет, нет… Я привык жить один… А потом при моей школе я себе тоже помещение отвожу…
Василий Алексеевич ушел разобиженный.
Пришло еще одно Рождество. Иван Васильевич ходил по своей квартире счастливый и веселый: постройка его школы приближалась к концу; были уже готовы и столы и скамейки, из столицы были выписаны книги, карты и всякие учебные пособии… Школа скоро должна открыться, и там закипит шумная, полезная и деятельная жизнь. Иван Васильевич точно помолодел: здоровье отстало лучше, и о глазах светилась необыкновенная радость. Да разве может не радоваться человек, если он сознает, что жизнь его не прошла пусто и бесследно, что на память о нем останется святое и великое дело?
Накануне к Ивану Васильевичу заходили жены его племянников и убедительно просили его встречать в их семьях праздник, но старик наотрез отказа лея.
— Я поеду на кутью в Растеряево, в ты можешь идти к кому-нибудь из твоих родных, — сказал Иван Васильевич своей кухарке.
Действительно, за ним приехал ямщик и уже давно дожидался у ворот. Весело разговаривая, они стрелой неслись восемь верст, затем свернули с тракта и остановились у большой новой избы с резными окнами и с резными петухами над воротами.