Бег вслепую
Шрифт:
— Ты уверен, что сегодня днем ко мне никто не должен прийти?
— У тебя есть все основания побеспокоиться об этом, — сказал я. — Если кто-нибудь откроет дверь в номер, ты покойник. — Я улыбнулся. — Мне будет очень жаль, если это окажется всего лишь горничная, тогда ты погибнешь совершенно зазря.
Он произнес с возмущением:
— Какого черта ты делаешь, Стюарт? Ты что, сошел с ума? Я уверен, что так и есть — я рассказал об этом Таггарту, и он со мной согласился. Теперь убери пистолет и позволь мне подняться на ноги.
— Я должен признать, что ты совершил неплохую попытку, — произнес я с восхищением. — Тем не менее если ты напряжешь хотя бы один мускул для того, чтобы встать, я пристрелю тебя на месте.
Его ответной реакцией было быстрое подергивание века на том единственном глазу, который я мог видеть. Через некоторое время он сказал:
— Тебя повесят за это, Стюарт. Измена по-прежнему считается самым тяжким преступлением.
— Очень жаль, — заметил я. — Во всяком случае тебя не повесят, поскольку то, что ты совершил, не является изменой — это простой шпионаж. Насколько я знаю, шпионов не вешают — по крайней мере, в мирное время. Тебя бы сочли изменником, если бы ты был англичанин, но тебе не грозит печальная участь предателя родины, ведь ты русский.
— Ты, точно, сошел с ума, — произнес он с отвращением.
— Я русский!
— Ты такой же англичанин, как Гордон Лонсдейл канадец.
— Ох, подожди пока Таггард до тебя доберется, — оказал Слейд. — Он пропустит тебя через мясорубку.
Я поинтересовался:
— О чем ты здесь совещался с представителем оппозиции, Слейд?
Ему удалось собрать достаточно искусственного негодования для того, чтобы выплюнуть с яростью:
— Черт возьми! Эта моя работа! Ты делал то же самое; когда-то ты был правой рукой Кенникена. Я просто выполняю приказы — в отличие от тебя.
— Это интересно, — заметил я. — Твое задание весьма любопытно. Расскажи мне о нем побольше.
— Я не собираюсь ничего рассказывать предателю, — ловко увернулся он.
Должен признаться, что в тот момент я в первый раз по-настоящему оценил Слейда. Лежа на полу в унизительной позе под дулом пистолета, направленного ему в затылок, он не отступал ни на дюйм и приготовился вести борьбу до конца. Я сам был в его положении, когда работал рядом с Кенникеном в Швеции, и знал, как сильно портит нервы такая жизнь — никогда не знаешь, в какой из дней твое прикрытие рухнет. И вот он по-прежнему пытается убедить меня в том, что он чист, как патентованное моющее средство, и стоило мне поддаться ему хотя бы на долю секунды и позволить взять над собой верх, как в то же мгновение я был бы покойником.
Я сказал:
— Заканчивай, Слейд. Я слышал, как ты приказал Ильичу убить меня. Только не говори мне, что этот приказ ты тоже получил от Таггарта.
— Да, — произнес он, не моргнув глазом. — Он думает, что ты переметнулся на другую сторону. Хотя, принимая во внимание твое поведение, я не могу винить его за это.
Я чуть не рассмеялся от такой наглости.
— Черт возьми, ну ты хорош! — воскликнул я. — Ты лежишь здесь, уткнувшись лицом в ковер, и рассказываешь мне такие вещи. Полагаю, Таггарт также приказал тебе попросить русских сделать для него эту работу.
Слейд оттянул назад щеку, приоткрыв рот в искаженной полуулыбке.
— Такое случалось и раньше, — сказал он. — Ты ведь убил Джимми Биркби.
Мой палец невольно сжался на курке, и мне пришлось сделать глубокий вдох для того, чтобы расслабиться. Стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, я произнес:
— Ты никогда не находился ближе к смерти, чем сейчас, Слейд. Тебе не следует упоминать Биркби — это для меня больное место. Давай не будем больше ломать комедию. С тобой все кончено, и я знаю это совершенно определенно. Ты должен пролить свет на многие вещи, которые меня интересуют, и ты должен говорить быстро, поэтому начинай.
— Убирайся к дьяволу, — сказал он угрюмо.
— В данный момент ты находишься к нему гораздо ближе меня, — заметил я. — Позволь, я изложу все следующим образом. Лично меня абсолютно не волнует, англичанин ты или русский. Меня также не беспокоит и патриотизм, я уже прошел через это. Моя неприязнь к тебе чисто персональная, основанная на межчеловеческих отношениях, если хочешь. Она лее является мотивом для большинства убийств. Элин чуть не застрелили в Асбьюрги по твоей инструкции, и я только что слышал, как ты приказал своему человеку убить меня. Если я убью тебя сейчас, то это будет просто самозащита.
Слейд слегка приподнял свою голову и повернул ее так, чтобы иметь возможность смотреть на меня прямо.
— Но ты не сделаешь этого, — сказал он.
— Да?
— Да, — произнес он уверенно. — Я говорил тебе и раньше — у тебя слишком мягкая сердцевина. Ты мог бы убить меня при других обстоятельствах; если бы я, например, побежал, или мы стреляли бы друг в друга. Но ты не убьешь меня, пока я лежу на полу. Ты английский джентльмен.
Последние слова он произнес как ругательство.
— Я не стал бы полагаться на это, — сказал я. — Может быть, шотландцы чем-то отличаются.
— Не настолько, чтобы разница могла иметь значение, — произнес он спокойно.
Он без дрожи смотрел в дуло направленного на него пистолета, и я был вынужден с ним согласиться. Слейд знал людей и прекрасно себе представлял, как я отношусь к убийству. Он также знал, что если попытается наброситься на меня, то я пристрелю его без всяких колебаний. Он находился в полной безопасности, пока лежал на полу в беззащитной позе, но перейти к действиям означало в корне изменить ситуацию.
Он улыбнулся.
— Ты уже доказал это. Ты выстрелил Юрию в ногу — а почему не в сердце? По словам Кенникена, ты стрелял через ту реку с такой точностью, что мог спокойно побрить любого из его людей, избавив тем самым от необходимости обращаться к цирюльнику. Ты должен был убить Юрия, но ты этого не сделал!
— Может быть, в то время у меня не было подходящего настроения. Я убил Григория.
— В пылу борьбы. Когда решалось, ты или он. Любой человек способен принять решение в такой ситуации.
У меня появилось тревожное ощущение, что инициатива уходит из моих рук, и я должен был завладеть ей снова. Я сказал: