Бега
Шрифт:
Иван Иванович Лубенцов — сын калужского 2-й гильдии купца, Саврасенкова; живет в номерах при трактире;
Андрей Петрович Чесноков, из крестьян Серпуховского уезда Московской губернии, извозчик, квартирует на постоялом дворе Голубева, возле Тверской заставы.
Записывать фамилию агента сыскной полиции не стал — с Яшкой Байстрюковым они были знакомы давно.
Ещё раз перечитал рапорт: "… при этом выражался с особой циничностью, поминая не только мать потерпевшего, но и Матерь Божию, а так же самого Господа Бога…". Однако, как закрутил,
Городовой Федотов, провожая его к воротам, тихо сказал:
— Сергей Сергеевич, если какая помощь потребуется, вы только кликните.
— Спасибо, Михаил Федотыч.
— И вот ещё… Вы потрясите, как следует Ваньку Лубенцова. Он трусоват, расколется.
— Кстати, он какой масти?
— Какая там масть! Просто шестёрка. Последнее время крутится возле Яшки Байстрюкова. Сам видел, как Яшка ему вчера деньги давал.
Глаза Малинина озорно сверкнули:
— А помощь твоя, Михаил Федотыч, мне сейчас потребуется. Дежурство через полчаса заканчивается?
Федотов утвердительно кивнул.
— Возьми с собой ещё пару ребят, что после смены, и идите к Саврасенкову, чай пить или чего покрепче. Если, что, я вас позову. — Малинин протянул ему трёшницу, — Только перед этим, зайди в бильярдную и шепни маркеру кое-что на ушко…
Репортёр "Русских ведомостей" Серёжка Емельянцев мучился похмельем — вечером пропивал гонорар. Лавровский предусмотрительно захватил с собой полуштоф смирновской и пару портера. Поэтому разговорить его оказалось просто.
— Обскакал я тебя вчера, Лёха! — пьяно хвастался
Емельянцев. — Ох, хорошо пошла, родимая, хоть и теплая… Вечно меня тобой попрекают — почему, да почему пастуховский листок все раньше нас узнает. Обидно даже! А вчера редактор хвалил! Талант вы, говорит, Сергей Капитонович, везде-то у вас свои люди имеются. Обожаю портер… Не, у тебя тоже везде… Но мои агенты лучше! Сижу в трактире, водочку попиваю. Приходит Ба… Нет, не спрашивай, кто! Все равно не скажу… Извольте, говорит, уважаемый Сергей Капитонович, сразу три происшествия… И денег не взял!
— Подвел тебя твой агент.
— Врёшь! Это ты от зависти. Я Байстрюкову, как себе верю.
Байстрюков служил в сыскной полиции. От надёжных людей Алексей знал, что раньше он был карманником, а сейчас водит дружбу с шулерами.
— Дурак, ты, Сережка. Распоряжение генерал-губернатора от 15 декабря прошлого года пока не отменили.
— Какое-такое распоряжение?
— Запрещающее печатать в газетах и журналах о задержаниях, произведенных по политическим мотивам. Теперь газете предупреждение вынесут, а тебя из Москвы вышлют
— К-как это вышлют? К-куда?
— В административном порядке, а куда — от начальства зависит. Могут и в Сибирь.
Жалкое зрелище являл собой сейчас Емильянцев — не бритый, с всклокоченными волосами, трясущимися (то ли с похмелья, то ли от
— Ну, Байстрюков, ну подлец… А божился — комар носа не подточит… Что делать-то, Лёша? И выпить не осталось, — он тоскливо посмотрел на пустые бутылки. Всхлипнул:
— Помоги, Алексей Васильевич! Поговаривают, у тебя наверху кто-то есть… Век не забуду!
Лавровский выдержал долгую, томительную для Серёжки, паузу:
— Попробовать, конечно, можно. Только с пустыми руками туда не пойдешь.
— Поверь, ни копейки не осталось.
— Я не об этом. Бумага какая-нибудь от тебя нужна.
— Какая бумага-то?
— Сейчас подумаю. Да ты пей — мне, что-то все равно не хочется. — Лавровский пододвинул Серёжке свой полный стакан, который за все время разговора даже не пригубил
Через четверть часа он ушел, унося адресованное московскому генерал-губернатору покаянное письмо Емельянцева, в котором подробно рассказывалось, по чьему наущению были написаны все три газетные заметки…
… В бильярдной трактира Саврасенкова было пусто. Публика, обычно, начинает собираться здесь к полудню. Маркёр, которому Федотов уже успел шепнуть, что следует, при виде Малинина расцвел улыбкой:
— Здравствуйте, Сергей Сергеевич! Давненько к нам не заглядывали.
— Не досуг. Служба.
— Наслышаны-с. Вы ведь теперь в самом Петербурге.
Сергей предостерегающе приложил палец к губам:
— Об этом молчок. Я у вас по делам.
— Понимаем-с. Могу быть, чем полезен?
— Можешь. Лубенцов Иван Иванович у вас проживает?
— У нас.
— Чем занимается?
— Да целыми днями здесь околачивается. Играет на интерес.
— На игру ты его сводишь?
— Бывает-с.
— Вот и скажи ему — карась икряной, а кий держать в руках толком не умеет. И смотри, чтобы без подвоха. Иначе…
— Не извольте беспокоиться, Сергей Сергеевич. Мы для Департамента полиции всегда рады стараться.
Через четверть часа в бильярдную вошёл молодой человек в короткой поддёвке. Куцая, неопрятная бороденка, маленькие поросячьи глазки, толстые слюнявые губы и какая-то хамоватая ухмылка сразу вызвали у Малинина брезгливую неприязнь. Вошедший некоторое время, молча, наблюдал за Сергеем, который со скучающим видом, довольно неумело гонял шары. А после особенно "удачного" удара, когда шар перелетел через бортик, предложил:
— Составьте компанию, сударь. Сыграем партию-другую по маленькой?
— Извольте, — согласился Малинин. — Только если очень по маленькой. По красненькой вас устроит?
— Устроит.
Глаза Лубенцова жадно заблестели. Никчемный игрок, для которого десять рублей ставка очень маленькая, не каждый день попадается. Он достал бумажник, вынул из него две пятирублёвки и, как это было принято среди игроков, хотел положить в лузу.
— Одну минуту, — Сергей перехватил его руку и взял деньги. Внимательно осмотрев их, довольно улыбнулся. — Вот вы и попались господин Лубенцов. Кредитки фальшивые!