Беги, Люба, беги!

Ильина Лариса Анатольевна

— Справляешься?

— Вроде да...

— Наверное* легче сидеть на приеме?

— Легче, — согласилась я. — Но гораздо скучнее.

Болтая о пустяках, мы вошли в лифт. Когда двери закрылись, Максим спросил:

— Что, звонков больше не было?

— Не знаю, — пожала плечами я. — Теперь я не снимаю трубку, пока не заработает автоответчик.

— Хитро! — засмеялся Тигрин — А мы голову ломали!

— Тебе, наверное, пора забрать свой прибор?

— Можно, — согласился он. — Скажи, когда удобно, я приеду.

Мы

уже спустились на уровень «Б» и шли по коридору, когда Тигрин спросил:

— Ты сильно торопишься?

— Не очень. Но через пятнадцать минут меня Березкина будет ждать.

— А ты бывала у меня в гостях?

— В гостях? Где?

— В моем служебном кабинете! — засмеялся Максим. — Домой ведь ко мне ты не поедешь... Хочешь посмотреть?

— Конечно! Если успеем.

Для того, чтобы попасть в кабинет начальника охраны «Медирона», пришлось пройти несколько дверей-невидимок. Кабинет оказался огромным. Он был напичкан

разнообразной техникой, отчего походил на павильон для съемок фантастического фильма о будущем. Стену напротив двери занимали стеллажи, кожаный диван и столик. Слева стоял громадный, содержащийся в идеальном порядке, письменный стол, вдоль противоположной стены светились экраны, на которых мелькали силуэты в белых халатах. Громада «Медирона» была как на ладони, и это производило завораживающее впечатление. Несколько минут я стояла, разглядывая живые картинки.

— Интересно? — хмыкнул Максим, усаживаясь в свое кресло. — Здесь стоят дублирующие системы всех камер, постов и центрального пульта. Я могу заблокировать любую дверь, любой лифт... Даже все входы в корпуса.

— Здорово! Наверное, все это стоит кучу денег?

— Но, поверь, оно того стоит! — убежденно отозвался он. Заметив мой брошенный на часы взгляд, поинтересовался: — Уже пора?

— Да, — вежливо улыбнулась я. — Выведи меня, пожалуйста, из своих катакомб!

Губы Тигрина тронула чуть заметная улыбка. Подниматься с кресла он явно не спешил. Меж тем я подошла к двери, но открываться та и не думала. Я взглянула на Тигрина укоризненно:

— Так нечестно...

Подобное выражение глаз я уже у него видела, и оно не сулило мне ничего путного.

— Меня ждет пациент, — с выражением сказала я и посмотрела строго.

Тигрин так же выразительно вздохнул и поднялся. Мы вышли в коридор.

— А наши машины подбирают пострадавших на улице? — вдруг спросила я.

— Почему нет? — пожал Максим плечами. — Если оказываются рядом, подбирают.

— И куда везут? В «Скорую»?

— Смотря какой случай. Если сюда ближе, зачем везти через полгорода? Иногда пострадавшие сами просятся к нам. Если в сознании, естественно.

Тут мы вышли к дверям отделения. В конце коридора

я увидела Березкину. Она наблюдала за нами с большим интересом.

До обеда мы возились с пациенткой. Потом пришли Посколец со Жвакиным, и мы с Березкиной

отправились в столовую. Она должна была еще зайти к Исмаиляну, поэтому торопилась и даже отказалась от любимых пирожных. Мне торопиться никакой нужды не было, и я с чистой совестью решила побаловать себя кофе с эклером. За этим увлекательным занятием я задумалась, решительно не заметив, как кто-то расположился у столика за моей спиной.

— Платова... — донесся глухой голос, и я встрепенулась, удивленно моргая.

Все столики, стоящие рядом, были свободны, и в какое-то мгновение я решила, что мне послышалось. Но кто-то снова тихо произнес мою фамилию.

И я оглянулась. Спиной ко мне сидела женщина. Она не повернула головы, но узнать, кто это, труда не составило.

— Шушана Беркоевна? Здравствуйте...

— Все доступы к файлам, — четко произнесла Циш, — содержащим особые папки, фиксируются на пульте центрального управления, а также в дублирующих системах.

Я ничего не успела ответить — она поднялась и направилась к выходу. А я так и осталась сидеть, держа в руке недоеденное пирожное.

В четверг вечером в ординаторской собралась тьма народа. Атмосфера царила нервно-радостная: Березкина безостановочно хихикала, Комод с раздражающим упорством мечтал о рюмке коньяка. Остальные проявляли большее разнообразие, поэтому в помещении стоял гул, как в потревоженном улье. Один только Жвакин философски дремал в кресле, вытянув во всю длину долговязые ноги. Повод был: пересадка сердца.

— Отличная работа, коллеги! — сверкая глазками-бусинками, потирал руки Исмаилян. — Операция прошла успешно... Поздравляю!

Вероятно, единственным человеком, в чьей бочке меда сегодня никак не хотела таять ложка дегтя, была я. От всей души разделяя радость коллег, я не могла отделаться от мысли о том, чья заслуга в сегодняшнем торжестве являлась самой весомой, — о доноре. Был ли это в самом деле тот смущенный коротышка в пестрой рубашке, что приходил ко мне на прием безо всякой на то нужды? Как донор он подходил идеально, но... В тот день, когда Исмаилян представил данные свалившегося с лестницы подвыпившего гражданина, Илья Демидович Бобиков, как мне стало известно, был жив. Единственным человеком, способным разрешить мои сомнения, являлся Акоп Ашотович. Но попросить его назвать фамилию донора я не могла.

Непривычное оживление в отделении продолжалось до девяти часов вечера. После такого удачного дня коллегам трудно было расстаться, несмотря на усталость. У меня же было ночное дежурство, поэтому я ничего не имела против. Наконец все разошлись, преисполнившись умиротворяющим чувством до конца выполненного долга, что случается у настоящего врача не так уж часто.

Обойдя палаты, я вернулась в ординаторскую. И тут на пороге появился Тигрин.

— Доброй ночи, Любовь Петровна! — мурлыкнул начальник охраны.