Беги, ведьмочка, беги
Шрифт:
Губа вздернулась одним уголком вверх:
— А ты, я вижу, ждала меня, кошечка?
Я смотрела в его черные с золотой сияющей каемкой глаза, боясь опустить их вниз. Он только-только принял ванну. Скорее почувствовала, чем увидела, как капелька стекла с рельефной груди в самый низ, прямо по темной дорожке волос. Светлые широкие брюки сидели так низко на его бедрах, что невольно мое дыхание участилось. Я просто не смогла сделать глубокий вдох, задышала часто-часто. Да что же ты, Велма, творишь? Немедленно возьми себя в руки! Надеюсь, он не
Сел рядом со мной. А я, наконец, смогла вздохнуть полной грудью. Он пах так пряно, какой-то горькой травой, терпким деревом.
Положил руку мне на колено, сжал, успокаивающе погладил. Да какое там!
Внизу все завязалось в такой тугой узел, что я не знаю, что нужно сделать, чтобы я расслабилась. Пересел. Теперь я сижу между его ног. Шелк его штанин дразнит мои щиколотки. Рука обнимает за талию, прижимая мои руки к бокам.
— А ну ка, детка, — шепчет мне в ухо, заставляя меня поежиться, целует мягко в шею. — Расскажи мне, чем тебя так напугал Урлас.
Олих откидывается немного назад, опершись свободной рукой о мою постель и увлекая меня за собой. Ткань моего пеньюара от того движения немного распахнулась, позволив прохладному воздуху остудить мои нежные местечки. Хочу запахнуть, но руки плотно прижаты к телу. Ни вырваться, ни пошевелить ими. Это так… будоражит.
— Отвечай, — присасывается к мочке уха.
Ох, мамочка! Так мне тоже нравится. Но совершенно не нравится эта тема разговора.
— Я не слышу ответа, Ве-е-елма, — лизнул за ухом, не остановился, выписывает на нежной коже только ему известные узоры.
— Он смотрел на нас, — шепчу в ответ.
— И все? Ты прекрасна. Невозможно удержаться, чтобы не смотреть на тебя. Я могу его понять.
Если бы я не была так заворожена его ласками, то обязательно презрительно фыркнула бы.
— Я жду…
— Он… — целует в шею, прикусывает. — меня изнасиловал…
Я ни жива ни мертва. Какая будет его реакция? Не поверит мне? Разгневается на брата?
Я понимаю, что от этих целомудренных ласк стала влажная, сдвинула колени.
— Какой подлец, — все так же шепчет, прерываясь на легкие покусывания, — Он должен извиниться…
Краем глаза, затуманенного возбуждением, замечаю, как шевелится шторка на входной двери.
— Он просто обязан извиниться, милая. — лизнул укус.
А я в ужасе замираю. В мой шатер входит Урлас. Он только что принимал ванну. На нем — лишь черные широкие шелковые штаны. Так низко сидящие на бедрах, что не оставляют простора воображению.
Кричать не могу. Застыла.
Урлас садится перед нами на пол. Его взгляд бешено горит, кадык ходит ходуном. Я пытаюсь вырваться, но Олих еще крепче прижимает меня и мои руки к себе.
— Ты простишь меня, ведьмочка? — в его голосе едва заметная насмешка и … обещание.
Его руки опускаются на мои колени и, мягко нажимая, разводят их в сторону…
Глава 21. Попроси!
Я почти лежала на Олихе, пока Урлас осыпал мои колени поцелуями. Сначала одно, затем другое.
Я шипела от ярости, обиды, пытаясь вырваться и сдвинуть ноги. Единственное, чего я добилась, ерзая на драконе, это его колоссальной твердости. Не снимая брюк, он стал тереться своим достоинством об меня, так, что всхлипнув еще раз, я затихла.
— Пожалуйста, не надо, — шептала я ему в губы, в то время, как руки его начали свой танец на моем теле. Он жестко мял мне живот, отодвинув в сторону пеньюар, терзал, а затем нежно гладил мои груди.
Урлас, тем временем, томительно медленно продвигался от моих колен к моему самому нежному местечку. То прислонится к нежной коже бедра щекой, царапнет ее щетиной, и тут же проходится по тому месту языком. Словно невзначай проводит по губам- лепесткам пальцем, заставляя меня вздрагивать, извиваться, шипеть, словно кошка. А вновь вспомнив о напряженном жезле Олиха, отчаянно замирать.
— Пожалуйста, остановитесь, — шептала я.
— Детка, ты прощаешь Урласа?
— Будьте вы прокляты, — стонала я.
— Ведьмочка, я исправлюсь, — ерничал тот, лизнув мое лоно. — Так ведь лучше?
Медленно проходит языком по лону, раздвигает и терзает лепестки губ.
Прерывисто дыша мне в ухо, Олих рисует пальцем узоры на моем животе, еще ниже, задерживается там, где еще недавно был золотой пушок.
— Я хочу это видеть, — шепчет он.
Крепко, до боли в ребрах прижимает к себе. Прикусывает мочку уха и сосет ее, то сильно втягивая в рот, то сминая ее языком, я не выдерживаю той неожиданной ласки, откидываюсь головой ему на плечо. Нет сил сопротивляться. Стыдно, позорно, но так сладостно.
Мычу и охаю, когда Олих находит горошину клитора и, плотно прижимая его пальцем, начинает растирать его, сильно, до боли. Эти плавные движения, запускающие ласковый огонь по венам, сильные надавливания, вызывающие сладостные спазмы. Потом вдруг уступает место языку брата, который нежно зализывает его. Захватывает губами, прикусывает и теребит зубами. Волшебно и жестоко. Так нежно и так безжалостно терзают, проникая одновременно двумя пальцами в лоно. Я чувствую себя грязной, когда на губах горят поцелуи Олиха, а лоно сладостно жжет от прикосновений Урласа.
Словно сговорившись, они вдруг оставляют мое истерзанное ласками тело в покое. Олих лишь обнял рукой за шею, прижав мое ушко к его губам. И шепчет раз за разом:
— Попроси, Велма.
Мои руки свободны. Беспомощно мечутся, пока Урлас, не давая мне сомкнуть ног, покусывает мои колени и заставляет меня слабо постанывать. Не знала, что они такие чувствительные.
Я хочу пнуть Олиха, потому что он бросил меня, горящую, но неудовлетворенную. Хочу заорать Урласу, чтобы он вернул свой язык туда, где черт его возьми, он был секунду тому назад!