Беглая монахиня
Шрифт:
Словно желая уличить канатоходца в неправоте, Магдалена замолчала на какое-то время. Но не потому, что ей было не о чем спросить его, нет, она все-таки надеялась, что он не выдержит и выдаст ей свою тайну. Все, что он ей поведал, лишь распалило ее любопытство.
Она нерешительно подошла к нему и обвила руками его шею.
— Могу себе представить, кого ты имел в виду, когда говорил, что не надо у тебя ничего выпытывать. — Не дождавшись от Рудольфо ответа, она продолжила: — Это Ксеранта. Я права?
— Она хотела узнать больше, — не
— А ты не говорил ей, что не собираешься отвечать на ее фальшивые чувства?
— Неоднократно, можешь не сомневаться. Думаю, у нее были подстрекатели, которые манипулировали ею и науськивали на меня.
— И кто бы это мог быть?
Рудольфо пожал плечами.
— Теперь-то мне понятно, почему Ксеранта с самого начала видела во мне врага, — задумчиво произнесла Магдалена. — А ты в ее присутствии когда-нибудь упоминал «Книги Премудрости» или тайну Девяти Незримых?
— Нет, никогда! Именно это меня и настораживает. Могу предположить, что либо она сама, либо какой-нибудь сомнительный инспиратор слышал о тайне, но не знал подробностей.
— Скорее всего, ты чем-то выдал себя. Попробуй вспомнить! — Она все еще обнимала Рудольфо.
Канатоходец принужденно засмеялся:
— О, сколько раз я задавался этим вопросом, но мои измученные мозги так ничего и не вспомнили.
— А ты когда-нибудь призывал Ксеранту к ответу?
— Я не видел в этом смысла. У меня ведь не было полной уверенности, что это правда, а не мои фантазии. Тогда бы я уж точно выдал себя.
Снаружи донеслось веселое, разухабистое пение. Возничие, набившие животы, сгрудились вокруг костра и распевали свои песни. Так они обычно развлекались.
— Тсс! — Магдалена приложила палец к губам.
Рудольфо, привыкший к луженым глоткам своих кучеров,
вопросительно взглянул на нее.
— Ты слышишь, что они поют? — спросила она.
Монашка к нам явилась,
В Рудольфо вмиг влюбилась.
Тра-та-та, тра-та-та, тра-ля-ля-ля,
Тра-та-та, тра-та-та, тра-ля-ля-ля,
Ксеранта не вернется,
Монашке все неймется.
Тра-та-та, тра-та-та, тра-ля-ля-ля,
Тра-та-та, тра-та-та, тра-ля-ля-ля.
Канатоходцу стоило немалых усилий утихомирить разбушевавшуюся Магдалену. Самыми невинными словами, которыми она награждала возниц, были «неотесанные чурбаны» и «мерзкие хулиганы». Лишь когда Рудольфо с ироничной улыбкой поинтересовался, учат ли в монастыре таким ругательствам, она успокоилась.
— Они ничего плохого не имеют в виду, — добавил он, — это скорее безобидное времяпрепровождение, не стоит раздувать скандал. Они бы никогда не осмелились оскорбить Великого Рудольфо, человека, на которого работают. Поэтому было бы глупо ставить их на место.
И в самом деле, кучера спели еще две песни — о борьбе крестьян против союзных князей и о тех страданиях, которые они принесли народу, — и обе заканчивались тем же «тра-та-та, тра-та-та, тра-ля-ля-ля», и вскоре все стихло.
Магдалена без тени смущения начала раздеваться, хотя ей было странно делать это при свете. В монастыре было принято разоблачаться лишь в полной темноте, и то до длинной белой рубашки, которая не снималась даже на ночь. Если в летнюю пору приглушенный сумеречный свет или полная луна, не приведи Господи, заглядывали в маленькие оконца, ни одна монахиня не имела права посмотреть на соседку-насельницу. Это считалось греховным, хотя именно запрет и возбуждал желание у некоторых обитательниц монастыря.
Казалось бы, Магдалена должна была быть зажатой, робкой и стеснительной в такой миг, представ перед канатоходцем в качестве доступного объекта для обозрения. Но ничего подобного она не испытывала — ни стыда, ни смущения, ни тем более страха перед неизведанным.
Развязывая ленточки нижней юбки, она благосклонно поглядывала на Рудольфо, словно сластолюбивая блудница в бане.
— Она соблазняла тебя? — спросила Магдалена без всякой связи с предыдущим разговором.
— Ты имеешь в виду Ксеранту?
— Конечно, кого же еще?
— Скажем, она не раз пыталась сделать это.
— Ну и?.. Говори же наконец!
Канатоходец покачал головой, и Магдалену одолели сомнения, что он говорит правду.
— Ты стала бы презирать меня, если бы это было иначе? — почти робко спросил Рудольфо.
— Ни в коем случае! — выпалила Магдалена. — Я просто хотела знать.
— Тогда ты это знаешь, — немного раздраженно бросил Рудольфо. — Нет, я не спал с ней.
— А теперь не жалеешь об этом? Ксеранта ведь была аппетитная бабенка.
— Нет, не жалею.
Словно испытывая Рудольфо на прочность, Магдалена сбросила нижнюю юбку и предстала перед ним совершенно обнаженной.
Магдалена запрокинула голову, и он осторожно прикоснулся к ней, как к хрупкой статуе. Когда, тяжело дыша, он запустил правую руку между ее ног, а левой принялся мять ее крепкую грудь, она оттолкнула его:
— Ты не забыл, ведь ты один из Девяти Незримых! Ты еще недавно говорил о зависимости, которой чревата плотская страсть.
Магдалена вдруг ощутила странное чувство власти над человеком. Сознание, что такой мужчина, как Рудольфо, во всем превосходящий ее, оказался в ее власти, вдруг сделало ее высокомерной, хотя никогда раньше она не замечала в себе такой черты.
Ее собственная плоть страстно желала его, все чувства уже давно бродили, как безумные, стоило ей только подумать
о том, как она ему отдастся, однако сейчас она притворилась, что готова отсрочить самое последнее доказательство любви, и сделала вид, будто для нее это не так уж важно.
— Сколько женщин побывало уже в твоей постели? — с вызовом спросила Магдалена.
Рудольфо чуть не поперхнулся. Великий Рудольфо на глазах становился все мельче и мельче. Почти униженно он сказал: