Беглая монахиня

Ванденберг Филипп

— Чего ты хочешь, оборванец? Встань!

Проситель с трудом поднялся. Склонив голову и опустив плечи, он попытался расправить свои лохмотья. Наконец возвел глаза и, задыхаясь, произнес:

— Простите, всемилостивейший государь, ваша курфюрстшеская милость, я три дня и две ночи бежал по лесу, чтобы просить вас о милостыне. Не для себя прошу, всемилостивейший государь, я прекрасно питался все эти дни лесными дарами, грибами и ягодами. Для моей жены прошу и десяти детишек, они вот уже которую неделю без пропитания. — Его голос вдруг сорвался на крик: — Еретики, люди саксонского монаха, подожгли наш

скромный домишко, и с тех пор мы спим под деревьями в компании кабанов, волков и лис. Я не знаю, что мне делать. Всемилостивейший государь...

— Замолчи! — оборвал Альбрехт крестьянина. Казалось, слова просителя тронули его душу. Но уже в следующую секунду он овладел своими эмоциями и презрительно заметил:

— Отчего же ты не держишь в узде свой детородный орган и плодишь столько детей, если не можешь их прокормить?

— На все Божья воля, господин. И еще немного любви, если позволите заметить.

Кирхнер испуганно взглянул на архиепископа. Он был уверен, что вот-вот разразится гроза, и ждал одного из тех приступов ярости своего патрона, которые всем внушали страх. Однако ничего подобного не произошло. Альбрехт Бранденбургский подошел совсем близко к просителю, почти столкнувшись с ним нос к носу, и проговорил приглушенным голосом, как будто никто из окружающих не должен был слышать его слова:

— Это он хорошо сказал. — И добавил, обратившись к секретарю: — Наполните бедолаге мешок едой из кладовой, пусть возьмет столько, сколько сможет унести!

Дурнопахнущий крестьянин стоял как изваяние. Поняв наконец происшедшую перемену в настроении хозяина, он бросился в ноги архиепископу, схватил подол его сутаны и облобызал его.

Альбрехт брезгливо выдернул подол из грязных рук просителя и дал лакеям знак освободить его от неприятного зрелища.

— В будущем, будь любезен, не подпускай ко мне близко такой сброд, — проворчал он в сторону Кирхнера, пока слуги выпроваживали крестьянина из зала аудиенций.

Секретарь заискивающе улыбнулся:

— Полагаю, ваша курфюрстшеская милость будут довольны, приняв сегодня первого посетителя.

— Имя?

— Линус Коронелли.

— Не знаю такого.

— Торговец реликвиями из Вероны. Пару лет назад вы приобрели у него гвоздь с креста Господа нашего Иисуса Христа.

Лицо архиепископа мгновенно прояснилось, ибо Альбрехт Бранденбургский был страстным коллекционером реликвий. Ни одна святая кость не могла укрыться от него.

И хотя имя Коронелли давно стерлось из памяти Альбрехта, он встретил веронского купца с распростертыми объятиями, как старого друга. Это был низкорослый мужчина в благородной одежде, с бархатным беретом на голове. Его сопровождали двое слуг, несшие дорожный саквояж размером пять локтей в ширину и два в высоту.

После приветствия по всей форме и обмена учтивостями Коронелли приказал своим слугам открыть саквояж.

Курфюрст впился глазами в содержимое, как сластолюбец на девиц в бане: на ложе из красной тафты покоились человеческий череп, массивная бедренная кость, кисть руки с отсутствующими большим и указательным пальцами и, в отдельной коробке, не поддающиеся определению фрагменты костей, одна из которых по размеру и цвету весьма напоминала речную раковину.

Торговец реликвиями протянул архиепископу пару перчаток из белой козьей кожи и широким жестом пригласил его к саквояжу:

— Прошу вас, ваша курфюрстшеская милость!

С опаской, продиктованной не отвращением, а скорее благоговением, Альбрехт потянулся за кистью и поднес ее к солнечному свету, скудно пробивавшемуся через стрельчатое окно.

— Чья? — коротко бросил он.

— Это левая кисть святого Витуса, сицилийца, мученика, разделившего мученический удел со своим воспитателем и кормилицей!

— Тот самый Витус, один из четырнадцати святых чудотворцев, помощников в беде?

— Тот самый, святой-заступник от ночного недержания у детей!

— Не самый первый среди святых. — Архиепископ сморщил нос, словно понюхал обмоченную простыню.

— Ваша курфюрстшеская милость, — разволновался Коронелли, — пражский епископ будет завидовать вам, узнав, что вы обладаете этой реликвией. В тамошнем соборе хранятся два недостающих пальца. А у вас их было бы целых три!

Не заинтересовавшись предложением, Альбрехт положил кисть назад и показал на череп:

— А это кто?

— Святая Перепетуя. — Торговец развел руками, словно извиняясь, что не располагает более качественным товаром.

— Перепетуя? — Лицо архиепископа налилось кровью и стало пурпурным, как его сутана. — Ты хочешь меня в гроб вогнать, веронец? Папа Климент обладает мощами апостолов Петра и Павла, у него есть обугленная ветвь тернового куста, в пламени которого Моисею явился ангел Господень; ножницы, которыми император Домициан состриг волосы святому апостолу Иоанну. И даже один сребреник из тех, что получил Иуда за предательство Господа нашего Иисуса, находится в его коллекции, уж не говоря о плащанице святой Вероники. А ты приходишь ко мне с черепом некоей Перепетуи, или как там ее звали, женщины, которую никто не знает!

— Это святая из далекой Африки, — возразил торговец, — и епископ Антиохийский собственноручно удостоверил подлинность ее черепа. — В качестве доказательства он сунул архиепископу под нос замызганный пергамент.

Альбрехт Бранденбургский отмахнулся от листка:

— Никчемные кости, не имеют никакой ценности. Раздобудь мне кусок плаща святого Мартина или череп апостола Фомы. Вот чтоможно было бы обратить в деньги! В Галле выставлены реликвии, которые Папа Лев снабдил индульгенцией на четыре тысячи лет чистилища! Знаешь, что это означает, веронец? Ты можешь напропалую грешить, нарушая все десять заповедей, пока не надоест. Тогда ты покупаешь индульгенцию, бросаешь взгляд на лобковую кость святой Вероники, и вот уже один из четырех херувимов машет тебе с неба знаменами вечного блаженства. Но какого-нибудь африканского бабьего черепа тут недостаточно.

Слуги торговца реликвиями, слушавшие тираду архиепископа с широко раскрытыми глазами, в полном смущении убрали кости назад в саквояж.

Коронелли отвесил несколько поклонов и, напустив на себя подавленный вид, произнес:

— Простите, ваша курфюрстшеская милость, если мой товар не удовлетворил ваши курфюрстшеские запросы. В следующий раз я предложу вам более ценные кости.

Небрежным движением руки Альбрехт Бранденбургский дал понять веронцу и его слугам, что аудиенция закончена.