Беглая монахиня
Шрифт:
— Эй, это вы хозяин «Красного быка»? — бойко спросила Магдалена.
— Именно он и есть, юная дама! — столь же бойко ответил трактирщик, немного сбитый с толку тем, что разговор вела женщина, в то время как дюжий парень робко оставался на заднем плане.
— Тогда у вас наверняка найдется для нас комната на одну ночь. Или даже на две?..
— Магдалена, — зашипел Мельхиор, — ты помнишь, что я тебе сказал?
— Все в порядке, — бросила в ответ Магдалена, пока хозяин внимательно, с головы до ног изучал сначала ее, а потом Мельхиора.
— Шесть пфеннигов за комнату на одну
Мельхиор придвинулся к Магдалене и попытался увести ее из трактира. Но девушка вырвалась, сделала шаг к старику и подняла подол своего длинного платья. Ловкими пальцами она повозилась в подкладке, пока шов не лопнул, и извлекла оттуда золотую монету. Положив ее на стойку, Магдалена с некоторым вызовом в голосе произнесла:
— Надеюсь, я ответила на ваш вопрос?
Вытаращив глаза, старик и Мельхиор склонились над поблескивающей золотой монетой: это был золотой флорентийский гульден!
— За эти деньги вы можете оставаться в моем доме столько, сколько ваша душа пожелает. — Трактирщик расплылся в улыбке, в то время как Мельхиор поедал Магдалену вопрошающим взглядом. — Если угодно, моя жена приготовит вам поесть. Вы наверняка проголодались после долгого пути. Откуда вы прибыли, позвольте спросить?
— Из Саксонии, — опередил Мельхиор Магдалену, надеясь своей ложью запутать их следы. Магдалена с улыбкой спрятала золотой в подол своего платья.
Позже, когда они сидели за столом, воздавая должное свиным ножкам и кровяной колбасе, вонючему сыру с резким запахом и хлебу грубого помола, и запивали все это майнским вином из глиняных кружек, Мельхиор смущенно поинтересовался:
— Что ж ты мне не сказала, что у тебя с собой такое богатство?
— А что бы от этого изменилось? — пожала плечами Магдалена. — У меня до сих пор в голове не укладывается, что ты снова заговорил.
Мельхиор растерянно молчал. Однако от Магдалены не укрылось, что у него дрожали руки. Во время еды он чуть было не подавился. Сейчас Мельхиор, этот высокий и крепкий парень, походил скорее на робкого и стеснительного школяра.
— Мне очень жаль, — попробовала разрядить ситуацию Магдалена, — я не хотела наседать на тебя. Давай лучше пойдем на площадь и посмотрим на артистов, развеемся!
Выйдя из трактира на улицу, они сразу погрузились в шум и мельтешение черни, обожавшей такие развлечения. Впрочем, даже чинные горожане радовались выступлению барабанщиков, трубачей и воплям зазывал. Один глашатай пытался перекричать другого, доказывая, что его аттракцион — величайший спектакль после того, как Иисус полтора тысячелетия тому назад пятью хлебами и двумя рыбами накормил пять тысяч человек.
Тут и там раздавался женский визг — это свиньи, собаки, кошки и мальчишки терлись в толчее у них под ногами и забирались к ним под юбки, когда искали остатки пищи и отходов, кучами лежавших на площади. Сильно воняло мочой, поскольку ни женщины, ни мужчины не находили ничего зазорного в том, чтобы справить нужду тут же. Вино и водка, которыми маркитантки за один пфенниг потчевали всех желающих из бочонков, делали свое дело.
Почтенные горожане, одетые получше, ходили в сопровождении лакеев, жердями прокладывавших дорогу своим господам и смачно при этом ругавшихся, — к неудовольствию простых людей, отвечавших толстосумам громкими злобными выкриками.
Когда циркачи наводняли город, в нем воцарялся самый настоящий произвол. Шуты были вне закона, преступление, совершенное против них, никем не каралось. В такой вечер, как сегодня, все было дозволено, и можно было не опасаться строгого правосудия.
Магдалена еще никогда не бывала на подобных зрелищах. Да и когда и где она могла на них попасть? В детские годы она ни разу не покидала двор поместья, а в монастырском
затворничестве любой вид народных увеселений считался предосудительным. Бродячие цирковые артисты держались подальше от любых монастырей, понимая, что на них могут спустить собак.
Широко раскрытыми глазами Магдалена следила за трюками ловкого жонглера, который, стоя на винной бочке, подбрасывал в воздух обручи, подхватывал их, не давая упасть на землю, и снова бросал вверх. Неподалеку соорудил себе помост знахарь. Возвышаясь над ротозеями, он на чужом, едва ли кому-нибудь понятном наречии превозносил чудесные эликсиры, редкие травы с магическим целебным действием и змеевидные засушенные корни, которые, как он утверждал каркающим голосом, даже столетним старцам возвращали мужскую силу. Забавный человечек был одет во псе черное, а из-под его широкого плаща до колен торчали гонкие ножки в чулках. Он бойко вышагивал по своему помосту то в одну, то в другую сторону, очень напоминая аиста, горделиво переступающего по пойменному лугу. Сходство усиливалось вороньим клювом на его носу, вроде тех, что носили врачи, сражавшиеся с чумой, чтобы не подпускать к себе слишком близко больных. Дабы оживить свою торговлю, шарлатан время от времени швырял в публику маленькие мешочки с сушеными травами.
— Арника — добрый помощник женщин! Золототысячник — незаменим при простуде! Алтей — оттягивает подагру из коленок! И, наконец, вероника — уничтожает шрамы на коже, как мартовское солнце последний снег!
Зеваки устраивали потасовку из-за каждого мешочка, прилетевшего в толпу, и Магдалена потянула за собой Мельхиора к подмосткам сцены, сооруженным из деревянных ящиков. Закрытый красный занавес на криво натянутой веревке скрывал какую-то тайну и сенсацию. Пестро наряженный зазывала с беленым известью лицом, в остроконечной шапке обещал за пару пфеннигов позволить взглянуть на великана из Равенны, пьющего во время дождя из водосточного желоба, а также на человеческих монстров с огромными головами и на животных-уродцев вроде коровы с одним телом и двумя головами.
Кроме этих чудес зазывала обещал показать карлицу, да не просто карлицу, а карлу-королеву, женщину, наделенную от природы четырьмя футами роста и двадцатью пятью фунтами живого веса. Но то, что природа недодала ей в росте, она с лихвой возместила очарованием и красивой фигурой. В чем зрители представления смогут убедиться собственными глазами, когда ее очарование, карла-королева, за занавесом сбросит свою одежду. При этих словах зазывала так дико вращал глазами, что они, словно спелые сливы, выступали из орбит.