Беглец с чужим временем
Шрифт:
Лео вышел из своего утла и встал над ртутной ванной. Синеватые блики упали на его лицо.
— Ты не совсем прав, Рауль…
Внизу раздался звон разбитого стекла, крик. Трассен отдернул штору с окна. Около калитки стояла Анна-Мари, прижимая к лицу руку. По ее пальцам стекала кровь. Трассен бросился вниз.
Рауль пропустил вперед Айкельсона. Старик стал торопливо спускаться по витой лестнице, неловко хватаясь за перила.
Лео осторожно прикладывал платок к щеке Анны-Мари. Длинная ссадина пересекала ее лицо.
— Что случилось? — Айкельсон, сняв очки, всматривался
— Камнем… камнем из-за забора… Они метили в меня… Кричали… — у Анны-Мари дрожали губы.
— Но кто на это осмелился? — Айкельсон направился к калитке.
Рауль увидел лежащего на дорожке щенка с вытянутыми лапами. Собака вздрагивала с глухим хрипом. Рауль присел на корточки. Это был тот самый щенок, который появлялся обычно по утрам и, виляя хвостом, бежал к Анне-Мари, валился на спину и, согнув размякшие лапки, разнеженно косил на нее глаза. Анна-Мари нагибалась и гладила ему пушистое брюхо. Рядом со щенком лежал камень. Собака в последний раз захрипела, дернулась и застыла, покорно вытянув лапы. Анна-Мари заплакала.
Около камня лежала бумажка, на которой было что-то написано. Похоже, камень был в нее завернут. Подняв записку, Рауль, прочитал: «Айкельсону. Если не явишься на вокзал — прикончим. Готовь полосатый балахон».
Быстро скомкав бумагу, Рауль сунул ее в карман.
…Вот перед ним стоит пока еще свободный человек. У него есть дочь, милая, наивная девушка. Она плачет над убитой собакой и боится за своего старика отца. А вскоре может произойти страшное превращение. Превращение человека в ничто. Сначала его распластает страх. Потом — покорность своей судьбе. Потом — отчаяние и окаменелость. И вот в полосатом балахоне возникнет неправдоподобный облик человека. Смертник, наряженный в шутовской балахон.
Нет, Рауль не покажет записку Айкельсону. Записка унизительна. Он и без этого убедит его скрыться.
Айкельсон взял камешек двумя пальцами. Трассен вынул из кармана карандаш.
— Можете не подсчитывать, Трассен. Я сразу могу вам сказать, насколько возросла масса этого камня во время полета и откуда он брошен.
— Он брошен из сада фрау Бункер, — заметил Рауль.
— Там живет Веске, — задумчиво уточнил Трассен, пристально глядя на камень. — А ведь скорость камня значительно меньше скорости пули…
— Что вы сказали, Трассен? — переспросил профессор.
— Пока ничего. Клемперт, у тебя в кармане бумага, в которую был завернут камень.
Айкельсон резко повернул голову.
— Вы что-то спрятали, Рауль? Анни, иди в дом.
— Нет смысла скрывать, Рауль, — сказал Трассен.
— Что написано в записке? — нетерпеливо спросил Айкельсон.
— Они требуют, чтобы вы явились на вокзал.
— Покажите записку!
Рауль вынул из кармана скомканный лист бумаги и развернул его. Трассен побледнел. Айкельсон спокойно пробежал записку слегка прищуренными глазами и машинально повернул обручальное кольцо на сухом пальце.
— Не говорите Анне-Мари.
— Профессор, вы не пойдете на вокзал?
— А кто пойдет, Трассен?
— Я.
Клемперт стоял, заложив руки в карманы.
— Для этого, Лео, нужно оружие посильнее, чем этот камень, — негромко
— У меня будет самое страшное оружие в условиях Гаммельна, — Трассен посмотрел Раулю в глаза. — В Гаммельне не знают, что такое пуля. И этого не понимает даже тот, у кого есть единственный в городе шестизарядный револьвер.
— Ты сказал, что Веске живет в соседнем доме?
— Именно это я и хотел сказать. Дай-ка мне камень. Мы его положим на должное место.
У ФРАУ БУНКЕР ПОЯВЛЯЕТСЯ ПЛЕМЯННИК
В Гаммельне нарастало беспокойство. Пассажиры, побывавшие в экспрессах с замедленным временем, угрюмо молчали. Отвечать на расспросы было запрещено. Топливо из пригородов подвозили к вокзалу по ночам, черные фургоны ползли по пустым улицам. Беспокойство перерастало в озлобление. Мальчишки бросали камни в привокзальных штурмовиков. В пригородах требовали снизить плату за проточную воду. А напор воды в трубах катастрофически падал, потому что но хватало топлива для работы насосов.
Последние донесения фрау Бункер встревожили даже Веске. Гаммельнцы упорно говорили о равном и едином для всех времени. От Айкельсона ждали чуда. Трассен не являлся. Наконец исчез сам Айкельсон. Утром его дом нашли заколоченным, и парни из вокзальной команды штурмовиков ушли ни с чем.
Бешенство Веске обрушилось прежде всего на фрау Бункер, прозевавшую бегство соседей. Первая национал-социалистка города Гаммельна явилась на зов своего постояльца и боязливо остановилась у двери. Фрау Бункер уже давно смекнула, что иметь дело с Веске не так уж выгодно, а главное, небезопасно. Забрав у нее все сбережения «на нужды национал-социализма», он отказался платить за квартиру, а когда она осмелилась ему напомнить о долге, пригрозил отдать под суд за спекулянтские махинации. Теперь он заставляет ее бегать по городу и доносить ему обо всем.
— Вчера у привокзальной канавы мальчишки пели песни, начала очередное донесение фрау Бункер.
— Какой канавы?
— У той самой, господин Веске. Подле касс.
— Так. Дальше.
— Они пели о том, как уморили старого начальника вокзала…
Веске отшвырнул салфетку.
— Что?
Фрау Бункер теребила край передника.
— В городе говорят, господин Веске, что старый начальник умер не своей смертью… Что его уморил заместитель начальника и…
— Молчать! Фамилии негодяев? Чтоб через два часа были их фамилии! Сам пристрелю! Без суда! На виселицу!
Фрау Бункер попятилась.
— На них были маски, — пролепетала она. — А на рукавах черепа, как на вашем мундире, господин Веске. Но на повязках было написано что-то другое, кажется, «черная свинья».
— Пошла вон, старая ведьма! — хрипло закричал Веске. Лицо его судорожно перекосилось. — Твое место на кухне!
Фрау Бункер попятилась.
— Это еще не все, милейшая фрау Бункер. Поговорим о ваших соседях. Вы что же это, заговор за моей спиной затеяли с Айкельсонами?