Беглец (сборник)
Шрифт:
– Тебе еще не надоела твоя команда?
– Нисколько, славные ребята, – сказал Виталий Сергеевич.
– Не знаю. Малыш еще забавен, а этот Юрка… По-моему, он просто кретин. Одна эта вечная улыбка чего стоит… Впрочем, чего и ждать при такой наследственности. Отец алкоголик…
Она повернула голову, увидела Юрку и вспыхнула:
– Подслушивать гадко! И стыдно!
Виталий Сергеевич тоже оглянулся, увидел Юрку и начал медленно краснеть. Он всегда прятался от солнца, не загорел, поэтому отчетливо было видно, как покраснели у него и щеки, и виски, и уши.
Представляя, как они удивятся и обрадуются крабу, Юрка загодя начал улыбаться, и теперь он продолжал улыбаться, смотрел на краснеющего Виталия Сергеевича и чувствовал, что сам он тоже начал краснеть.
– Ты что, Юра? – стесненным голосом спросил Виталий Сергеевич.
– Вот, – сказал Юрка и протянул красного краба. Они оба были красны, как этот краб, а хуже всего было то, что Юрка понимал, что улыбаться глупо, нечему, но ничего не мог с собой поделать и продолжал улыбаться.
– А, угощение… Спасибо.
Юрка повернулся и с ощущением, будто спина и ноги у него стали деревянными, чужими, пошел обратно. За его спиной Виталий Сергеевич сказал:
– Зачем же так, Юля!
– Я ведь не нарочно… И вообще он ничего не понял…
– Он все понял.
Юрка понял не все. Он не знал слова, которым назвала его Юливанна, но понял, что оно должно быть очень обидным, если Виталий Сергеевич так растерялся и даже покраснел.
«Ну и ладно, ну и фиг с ними, – сказал сам себе Юрка, – нужны они мне…»
Он думал, что стоит это сказать, как все забудется и пойдет по-старому. Так бывало много раз, и в школе, и дома. Но сейчас не получилось. Он старался не думать о том, что произошло, но чем больше старался, тем неотступнее думалось, и за что бы он ни брался, что бы ни затевал, все время он ощущал саднящее чувство неловкости и неприятности, скованности этой неприятностью. Лучше б уж она накричала или выругала. Какими угодно словами. Юрку ругали часто и много. В школе – учительница, дома то мамка, то папка, то Максимовна, то дед, Тимофей Архипович… Нет, дед добрый, он никого не ругал. Скажет только: «Чего ж это ты делаешь, а?» – и всё. А если б и ругал, так что? На ругань Юрке наплевать, он привык. От ругани не полиняешь и кусок не отвалится…
Неловкость и скованность стали невыносимыми. Ему казалось, что не только руки и ноги у него сделались не те, что были, а весь он стал совсем не такой, как был, и ничего теперь не сможет сделать, даже то, что запросто делал раньше. И он начал выдумывать, что бы такое сделать, чтобы доказать, заспорил со Славкой, что влезет на крышу сарая и пройдет по гребешку. Славке стало «слабо», он струсил, а Юрка влез. Крыша двускатная черепичная. Босиком по ней еще пройти можно, но Юркой овладели злость и отчаянность. «Босиком не штука, – сказал он, – я пройду в сандалиях». Он влез и испугался – высоко, и сандалии оскальзывались, но он стал во весь рост и пошел. Он дошел почти до конца конька, но оскользнулся, упал на скат и покатился вниз. Под стеной сарая лежала куча навоза, он не сильно ушибся, только весь исцарапался и изгваздался в навозе, от этого стал еще злее и отчаяннее. Было бы с кем, он бы сейчас подрался, но драться было не с кем. Не бить же Славку или Митьку, если они ни в чем не виноваты.
И тут с ревом прибежал Митька. Он задыхался в слезах и соплях. Дед шел от колодца, наткнулся на «их» гнездо, забрал птенцов и бросил своему коту, и кот жрет… Юрка схватил камень, побежал во двор. Кот уже всех сожрал, сидел на солнце и облизывался. Дед стоял тут же и закуривал.
– Ты зачем птенцов кошке? – закричал Юрка.
– А что, кошке тоже исть надо, – сказал дед, ласково щурясь.
– Птенцов, да?
– А чего их жалеть? Их много.
Юрка изо всех сил запустил камень в кота, но промахнулся.
– Ты чего? Ты чего делаешь? – закричал дед.
– А ты чего? Ух вы!
Юрка схватил камень. Еще немного, и он пульнул бы камень в деда, в его доброе морщинистое лицо… Но он не пульнул, выбежал за ворота, запустил камнем в верстовой столб, на котором висела жестянка с цифрой «40». Жестянка согнулась. Он подобрал другой камень, потом еще и еще и бил по ней, пока она не изогнулась вокруг столба и не стала рябой, как побитая оспой.
Он оглянулся по сторонам, ища, что бы еще разбить, поломать, уничтожить, но перед ним была только крашенная известкой стена ограды и такая же белая глухая, без окон, стена дома, пыльная, в выбоинах известняковая дорога, а над головой ноющие от ветра телеграфные провода. Юрка запустил камнем в изолятор, попал, но изолятор не разбился, он поднял другой, тут из ворот вышел дед, закричал на него, и Юрка побежал прочь от верстового столба, от дома, к Донгузлаву.
Над лиманом – зной и тишина. И мухи. Кусачие лиманские мухи. Не успел Юрка сесть на берегу, они накинулись на него, как по команде. Они кусались через рубаху, даже через штаны, через дырочки в сандалиях. Юрка ожесточенно хлопал ладонями то по одному, то по другому месту, и без всякого толку – мухи успевали взлететь. Юрка с удивлением подумал, откуда их тут такая пропасть и чем они живут, если они кровососы, питаются кровью, а тут, на лимане, ни скота, ни людей, одни утки на птичнике, но уток же они укусить не могут?.. Юрка посмотрел в сторону птичника, увидел, что к нему подъехала бортовая машина и почему-то там много людей. Отмахиваясь от назойливых мух, Юрка пошел туда. Посмотреть.
Утки все были загнаны в птичник и маленький загончик. Птичницы хватали их, запихивали в решетчатые ящики, грузили ящики на машину. Утки орали, будто их режут, птичницы ругались. В узкой полоске тени от птичника сидел Сенька Ангел, отмахивался от мух. Юрка подошел к нему.
– Здорово!
– А, солдат? Привет.
– Чего это тут?
– Уток эвакуируем. На вторую ферму.
– Так… там же воды нет!
– Зато есть завфермой. Он для уток важнее…
– А ну тебя, ты все смеешься.
– Какие тут смешки?
Здоровенный селезень вырвался у птичницы, истошно крякнул, взлетел, но слабые крылья не удержали грузное тело, он плюхнулся на землю. Юрка метнулся к нему и поймал.
– Вот молодец! – сказала птичница. – Подсобляй давай.
И Юрка начал помогать – ловил орущих уток, носил к птичнице, которая запихивала их в ящик. Когда весь кузов был уставлен ящиками, Сенька Ангел сказал:
– Ну, садись, прокатимся – заработал.
Юрка взобрался в кабину и сел с ним рядом. Здесь он чувствовал себя по-свойски, свободнее, чем в «Волге», но все-таки куда «газону» до «Волги» – так поддает и встряхивает, что будь здоров…